|
281 дано, не является ни сознанием, ни чистым бытием, как сам Кант глубоко заметил, это - опыт; другими словами, сообщение конечного субъекта с непрозрачным бытием, из которого он возникает и в которое он остается вовлеченным. Это "опыт чистый и, так сказать, еще бессловесный, который нужно привести к чистому выражению его собственного смысла".1 Мы располагаем жизненным опытом не в смысле системы отношений, которые целиком детерминируют каждое событие, но в смысле открытой целостности, синтез которой не может быть завершен. Мы имеем опыт Я не в смысле абсолютной субъективности, а в смысле его одновременного разрушения и восстановления в ходе времени. Единство субъекта или объекта - это не реальное единство, но унаследованное единство на горизонте опыта; нужно обнаружить по сю сторону идеи субъекта и идеи объекта фактичность моей субъективности и объекта в состоянии их зарождения, первоисходный слой, в котором рождаются идеи как вещи. Когда речь идет о сознании, я могу дать его определение, только обращаясь к сознанию, каковым я сам и являюсь, и, в особенности, я должен начинать не с определения чувств, но с восстановления контакта с сенсорностью, которую я переживаю изнутри. Мы не обязаны a priori вкладывать в мир условия, вне которых он не может быть помыслен, поскольку, чтобы быть помысленным, он сперва должен быть замечен, существовать для меня, то есть быть данностью, и трансцендентальная эстетика смешалась бы с трансцендентальной аналитикой, только если бы я был Божеством, которое создает мир, но не человеком, который заброшен в этот мир и который - в любом смысле этого слова - "привержен ему". Нам не следует, соответственно, идти за Кантом в его дедукции единственного пространства. Единственное пространство - это условие, без которого невозможно помыслить объективность в ее полноте, и безусловно верно, что, если я пытаюсь тематизировать множественность пространств, они все-таки воссоединятся, и каждое из них окажется в известном позиционном отношении с другими, составляя с ними, следовательно, единое целое. Но разве знаем мы, что целостная объективность может быть помыслена? Действительно ли взаимно возможны все перспективы? Действительно ли все они могут быть в каком-то случае тематизированы? Знаем ли мы, что тактильный и визуальный 1 Husserl. Meditations Cartesiennes. P. 33. 282 опыты могут, в строгом смысле, соединиться друг с другом помимо какого-то интерсенсорного опыта? Действительно ли мой личный опыт и опыт другого могут быть соединены в рамках единственной в своем роде системы интерсубъективного опыта? Остается некое "может быть" - как в каждом сенсорном опыте, так и в каждом акте осознания "фантомов", - которого не может упразднить никакая рациональность. Всякая Трансцендентальная Дедукция выносится за скобки в случае утверждения интегральной системы истины. Если у нас есть намерение размышлять, именно к истокам этого утверждения и следует возвратиться. В этом смысле мы можем вместе с Гуссерлем сказать,1 что Юм в своих предположениях зашел дальше кого-либо другого в радикальной рефлексии, поскольку он действительно хотел подвести нас к феноменам, которые нам даны в опыте, до всякой идеологии, даже если, помимо всего прочего, он нарушил и исказил целостность этого опыта. Особенно концепция единственных в своем роде пространства и времени, подкрепленная концепцией суммирования бытия, которую Кант справедливо критиковал в Трансцендентальной Диалектике, должна быть вынесена за скобки и должна обрести свою генеалогию в нашем подлинном опыте. Эта новая концепция рефлексии - феноменологическая концепция, - используя другие понятия, приходит к необходимости дать новое определение a priori. Кант уже продемонстрировал, что a priori невозможно познать до опыта, то есть вне нашего горизонта фактичности, и что невозможно ставить вопрос о различении двух реальных элементов познания, один из которых является, по-видимому, a priori, а другой - a posteriori. Если a priori характеризуется в философии Канта тем, что должно существовать, в противоположность тому, что существует в действительности и в качестве антропологической детерминации, то только потому, что он не реализовал свою программу до конца - программу, которая имела своей целью определить границы нашего познания в соответствии с нашей фактической ситуацией и каковая неизбежно обязывала его переместить любое мыслимое бытие в основание настоящего мира. С того самого момента, когда опыт, то есть открытость нашему фактическому миру признана в качестве первоначала знания, не остается никакой возможности различать область априорных истин и — 189 —
|