Двуликий янус

Бахтин касается и проблемы идеальных, или иллюзорных чувств, отличных от реальных чувств действительной жизни и тех, которые возбуждаются эстетической формой. В частности, он разбирает тезис о том, что идеальные чувства (при вчувствовании) не возбуждают воли к действию он считает, что мы переживаем не отдельные чувства героя (таких не существует), а его душевное целое. Когда наши кругозоры совпадают, мы совершаем внутренне вместе с героем все его поступки как необходимые моменты его сопереживаемой нами жизни (и крик, и акт мести). Вмешательство же в его жизнь устранено, ибо мы совпадаем с героем.

Когда говорят, в связи с перевоплощением, о расширении ценности своего Я, приобщении к человечески значительному и т.п. - всюду не размыкается круг одного сознания и не вводится ценностной категории Другого.

Более правильным пониманием эстетической деятельности, по Бахтину, является определение сопереживания как симпатического и сочувственного (Коген, Гроос), ибо «сродное любви» (Коген) симпатическое сопереживание уже не является чистым сопереживанием или вчувствованием себя в объект, в героя. Проникновение любви в объект отличается от вчувствования в него других переживаний. Она не просто оживляет внешний объект изнутри, но пронизывает и его внешнюю и его вчувствованную внутреннюю жизнь, преобразует (подчеркнуто нами - Е.Б.) для нас объект. Можно сказать, что симпатия - условие сопереживания, но это не обязательно и не исчерпывает роли симпатии в эстетическом сопереживании.

«Симпатически сопереживаемая жизнь оформляется не в категории Я, а в категории другого, как жизнь другого человека, другого Я, это существенно извне переживаемая жизнь другого человека, и внешняя и внутренняя ... Именно симпатическое сопереживание ... владеет силою гармонически сочетать внутреннее с внешним в одной и единой плоскости» (29).

Цельный человек есть продукт эстетической творческой точки зрения; симпатия, любовь эстетически продуктивна. Форма выражает жизнь, но творящей это выражение является не сама выражаемая жизнь, а вне ее находящийся другой автор. Поэтому Бахтин считает здесь более удачным не термин «выражение», а термин «изображение», переносящее центр тяжести с героя на эстетически активного субъекта - автора.

Форма есть результат взаимодействия героя и автора, форма должна быть адекватной герою, но не как его возможное самовыражение, а как завершение.

Собственно эстетическая активность сказывается «в моменте творческой любви к сопережитому содержанию, любви, создающей эстетическую форму сопережитой жизни, ей трансгредиентную» (30).