|
Эти духовнейшие молитвы относятся уже ко второй ступени, на которой утрачиваются человеческие слова . Они утрачиваются сначала потому, что молящееся сердце начинает искать в своей глубине, среди «сокровенных, внутренних» слов (????? ??????????? ) — новых, еще неизреченных, неслыханных слов, вдохновенно точных и радостно разряжающих переполненное и пламенеющее сердце; ибо чистое сердце, по слову Антония Великого, не знает «ничего неудобопонятного», а слово его не знает ничего «неизглаголанного».[515] Но постепенно молящийся замечает, что эта борьба за новые и точные, «плеротические» слова, даже удовлетворяя разум и «словесно-живущую» душу человека, растрачивают молитвенную энергию сердца. Возникает религиозное ощущение, что Богу не нужно слов, ибо Он видит «сердце» и совершающееся в нем даже при безмолвии , и воспринимает огонь сердца непосредственно: «ибо Господь близь».[516] Тогда начинается сведение словесного состава молитвы к малейшим размерам. Андрей Юродивый восклицал только: «Господи, Господи!» и обливался слезами. Макарий Великий знает и молчащую молитву, и «взывающую с воплем».[517] Исаак Сириянин советует: «когда предстанешь в молитве пред Богом, сделайся в помысле своем как бы немотствующим младенцем».[518] Ибо слова имеют в душе человека земное, чувственное значение. Каждое из них сопровождается целой свитой ассоциаций, образов, чувств, воспоминаний и страстей. Освободиться в молитве от слов есть способ погасить в себе слишком человеческое и опростать свое внутреннее пространство для божественного. Именно с этим связана третья ступень восхождения — к неразвлеченной молитве, свободной от земных образов . Феофан Затворник пишет об этом так: «Когда приходит молитва с чувством, тогда никакого труда нет держать без?бразность в молитве. Это дает разуметь, что без?бразность в молитве есть настоящее дело, и что для достижения сего надо добиваться Молитвы сердечной», сходящей «из головы в сердце».[519] Выражая этот совет философически, можно сказать, что в молитве надо сдерживать акт чувственно-земного воображения и предаваться акту чувства , и, прежде всего, акту нечувственной любви и возникающему из него акту нечувственного созерцания .[520] Авва Исайя передает это словами: молитва не должна быть «расхищаема помыслами».[521] Евагрий Монах поясняет: «когда ум во время молитвы не воображает ничего мирского , значит он окреп».[522] Нил Синайский советует: «Подвизайся ум свой во время молитвы соделывать глухим и немым; и будешь тогда иметь возможность молиться, как должно»;[523] ибо «молитва есть отложение помышлений»;[524] и надо «простираться… к невещественной молитве».[525] — 454 —
|