|
Постулаты в той их форме, в которой я их сформулировал, предназначаются для оправдания первых шагов в направлении к науке и того в обыденном здравом смысле, что может быть в нем оправдано. Моя главная проблема в этой части была эпистемологической: что должны мы предполагать известным нам а добавление к частным наблюдаемым фактам для того, чтобы научные выводы могли считаться имеющими силу? Занимаясь этой проблемой, мы не должны анализировать науку в ее наиболее развитой и технической форме, ибо развитая наука строится на элементарной науке, а элементарная наука строится на обыденном здравом смысле. Прогресс науки заключается в переходе от неопределенных и подверженных исключениям обобщений к другим, гораздо более точным и имеющим меньше исключений. Предложение "Не поддерживаемые в воздухе тела падают" является примитивным обобщением. Псалмопевец заметил, что искры являются исключением из обобщения, а теперь мы могли бы добавить еще аэростаты и аэропланы. Но без этого необработанного и частично неверного закона мы никогда не дошли бы до закона всемирного тяготения. Предпосылки теории познания всегда отличаются от предпосылок логики, и именно предпосылки теории познания я и пытался раскрыть. В каком смысле можно сказать, что мы "знаем" вышеприведенные постулаты или все то, что в будущем может оказаться более предпочтительным по сравнению с ними? Я думаю, что только в том смысле, который учитывает обсуждение видов знания, данное в главе 1 этой части. Познание общих связей между фактами сильнее отличается от познания отдельных фактов, чем это обычно думают. Познание связей между фактами имеет свой биологический источник в ожиданиях животных. Животное, которое переживает А, ожидает В; когда оно развивается в примитивного ученого, оно обобщает какое-то число отдельных ожиданий в утверждение "А есть причина В'. С биологической точки зрения полезно иметь такие ожидания, которые обычно подтверждаются; поэтому не удивительно, если психологические законы, управляющие ожиданиями, согласуются в основном с объективными законами, управляющими ожидаемыми событиями. Мы можем сформулировать это следующим образом, физический мир имеет то, что можно назвать "привычками", то есть причинными законами; поведение животных содержит отчасти врожденные, отчасти же приобретенные привычки. Приобретенные привычки порождаются тем, что я называю "анимальным выводом, который имеет место там, где имеются данные для индукции, но не во всех случаях, где имеются такие данные. Благодаря тому, что мир таков, каков он есть, некоторые виды индукций оправдываются, а другие — нет. Если бы наши индуктивные склонности были совершенным образом приспособлены к нашему окружению, мы прибегали бы к индукции только в тех случаях, в которых применение индукции было бы вполне законным. На самом же деле все, кроме людей науки, бывают чересчур склонными к индукции, когда один из членов причинной связи (А или В) оказывается интересным, и слишком мало бывают склонны к ней, когда оба члена (А и B) таковы, что их нелегко заметить. Когда оба члена связи (и А, и B) интересны, ординарный ум находит в этом импульс к индукции непреодолимым: кометы предсказывают смерть принцев, потому что и то и другое ощущается как нечто из ряда вон выходящее. Но даже в индукции животных имеются элементы правильности. Вывод от запаха пищи к ее съедобности обычно надежен, и ни одно животное не совершает тех абсурдных индукций, которые логики могут изобретать для того, чтобы показать, что индукция не всегда оказывается правильной. — 411 —
|