|
Это воззрение на жизнь возбуждает против себя глубокое отвращение во многих людях, и даже в таких, которые вполне заслуживают уважения и по своим чувствам, и по своим стремлениям. Утверждать, что жизнь не имеет более высокой цели, чем удовольствие, что она не представляет .другого более прекрасного и более благородного предмета для желаний и стремлений, — утверждать это, говорят они, и низко, и подло. Такая доктрина, по их мнению, достойна разве одних только свиней, с которыми в древнее время обыкновенно и сравнивали последователей Эпикура. Даже и в настоящее время сторонники ути-литарианской доктрины нередко делаются предметом подобных же вежливых сравнений со стороны их германских, французских и английских противников. На такое сравнение эпикурейцы обыкновенно отвечали, что не они, а их противники унижают человеческую природу, потому что они предполагают человека неспособным иметь какие-либо удовольствия, кроме тех, какие свойственны свиньям [...]. Я не утверждаю, конечно, что эпикурейское учение представляет собой безукоризненное развитие утилитарианского принципа, — я признаю, что сколько-нибудь удовлетворительное выполнение такой задачи равно невозможно как без стоического, так и без христианского элемента, — но нельзя отрицать, что эпикурейское воззрение на жизнь всегда ставило удовольствия умственные и нравственные, удовольствия -воображения и страсти выше чувственных наслаждений. Правда, утилитарианские писатели основывали превосходство умственных наслаждений перед чувственными главным образом на том, что первые проч- 605 нее, надежнее, дешевле и пр., чем последние, т. е. не на внутреннем их достоинстве, а на преимуществах совершенно внешних [...]. Если бы меня спросили, что я разумею под различием удовольствий по качеству или, иначе, что кроме количества может сделать одно удовольствие более ценным, чем другое [...], то на это возможен только один ответ: если все или почти все испытавшие два каких-либо удовольствия отдают решительное предпочтение одному из них и к этому предпочтению не примешивается чувства какой-либо нравственной обязанности, то это удовольствие и будет более ценным, чем другое [...]. Бесспорно, что человек, равно испытавший два удовольствия и равно способный ценить и пользоваться обоими, отдаст всегда предпочтение тому из них, которое удовлетворяет высшим его потребностям. Мало найдется таких людей, которые бы согласились променять свою человеческую жизнь на жизнь какого-нибудь животного ради полной чаши животных наслаждений. Умный человек не согласится превратиться в дурака, образованный — в невежду, чувствительный и честный — в себялюбивого и подлого, хотя бы они и были убеждены, что дурак, невежда и плут гораздо более довольны своей судьбой (2, стр. 14,17—21). — 483 —
|