|
Греческая философия здесь останавливается. Тут остановилась и "Критика чистого разума". Но Достоевский чувствует, что тут остановиться нельзя, что здесь именно должна начаться "критика". "Дважды два четыре (т. е. самоочевидная истина), - пишет он, - есть уже не жизнь, господа, а начало смерти: по крайней мере человек всегда боялся этого дважды два четыре, а я и теперь боюсь". И затем вдруг вырывается из него такое: "дважды два четыре - это нахальство; дважды два четыре смотрит фертом, стоит поперек вашей дороги и плюется". Самоочевидности и разум, так жадно к самоочевидности стремящийся, не удовлетворяют, а "раздражают" Достоевского. При встрече с самоочевидными истинами он бранится, смеется над ними, высовывает им язык. Он хочет жить не по разумной, а по своей "глупой свободе". Нам представляется это пределом парадоксальности (чтоб не выразиться сильнее): мы не допускаем таких выражений. Наши великие учителя стояли точно в оцепенении пред разумом и открываемыми им истинами и нас приучили к тому же. Не только поэтически настроенный Платон, но и трезвый, ??????? ??? ????????? (чрезмерно умеренный) Аристотель, зачарованные плодами с дерева познания, которые и по Писанию приятны для глаз и вожделенны для созерцания, слагали несравненные гимны в честь и во славу разума. Я не могу задержив 1000 аться слишком долго на этом, но, чтоб напомнить читателю, какую власть имела над умами лучших представителей античного гения открытая ими метафизика бытия, я приведу небольшой отрывок из "Никомаховской этики", который наряду с другими местами той же "Этики", равно как и "Метафизики", являет собой наиболее сдержанное выражение того, чем определялись искания греческой философии ???? ? ??? ???? ????????, ??????????? ??????????, ????????? ?? ???. ??? ??? ?????????? ?? ? ????? ???????????? ???????????????, т. е. деятельность Бога, превосходящего всех блаженством - есть чисто созерцательная, и из человеческих деятельностей наиболее всего блаженна та, которая ближе всего к божественной.<<34>> Если, как указывает Жильсон, слова h?c hominis est perfectio, similitude Dei (совершенство человека есть богоподобие - II, 85) выражали собой устремления Аквината, то и платоновский "катарзис" сводился к ???????? ??? ???? ??????? (возможному уподоблению Богу - Theat. 176е). '??????? (истина), приоткрывшаяся грекам (?-?????????), - неизменная сущность бытия под изменчивой видимостью обычного и всем доступного мира, и созерцание этой сущности владело всеми помышлениями и желаниями их. И когда Достоевскому, несмотря на то, что он принадлежал к тем simplices et indocti, (простым и неучам), о которых нам говорили бл. Августин и Аквинат, или, точнее, потому что он столько лет провел в уединенной беседе с теми simplices et indocti, которые принесли миру Библию, в свой черед "открылось", что прославленное греками созерцание есть преклонение пред каменной стеной и мертвящим дважды два четыре и что хваленая свобода философского исследования прикрывает собой enchantement et assoupissement surnaturel, что оставалось ему делать? Спорить нельзя. Аристотель ограждает себя, как крестом своим: "такое можно сказать, такого нельзя думать", и даже вольнолюбивый Д. Скот не стесняется сказать "non est cum eo disputandum, sed dicendum quod est brutus" (с ним не должно спорить, а надо сказать, что он не разумен). Конечно, в последнем счете Достоевский не над другими издевался и не с другими спорил - ни с Сократом, ни с Платоном, ни с Аристотелем: он с мучительным напряжением преодолевал в себе падшего человека, ту cupiditas scienti?, которую наш праотец, вкусивший от плодов запретного дерева, передал нам всем. Оттого он мог, он должен был сказать, и даже не сказать, а возопить: "Я стою за свой каприз, и чтоб он мне был гарантирован", или: "хочу жить по своей глупой, а не по разумной воле". Он спасался от соблазна "будете, как боги, знающие" и "все это дам тебе, если, падши, поклонишься" и того безотчетного, но непреодолимого страха пред "беспорядочным" и "ничем не сдержанным произволом" Бога, который был, по-видимому, внушен искусителем уже первому человеку и стал, после падения, нашей второй природой. Смысл Audi, Isra?l (Слушай, Израиль!) в том и заключается, что все зависит от воли Божией - omnis ratio veri et boni a Deo dependit,<<*100>> оттого и написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. И только тому, кто освободится ??? ??? ???????? ??? ?????? (от рабства тлению - Рим. VIII, 21), кто преодолеет внушаемый нам нашим разумом страх пред ничем не ограниченной волей Божией и рассеет 1000 наваждение вечных, несотворенных истин, только тому дано будет вместе с пророком воскликнуть: "смерть, где твое жало, ад, где твоя победа?" — 94 —
|