Записки ночного сторожа

В ИОАНе мне сказали, чтобы я не смешил людей. Мол, мне предоставляли возможности, но я их не использовал. Теперь поздно. Вообще-то говоря они проконсультируются с кем следует. Но надежды мало. Если, конечно, я сумею доказать всем, что осознал, тогда может быть. В общем, зайди через недельку. По дороге на квартиру я ругал себя последними словами. И мне было стыдно. Потом я вспомнил о Ней. И говорил себе: что ты в ней нашел? Таких баб кругом сколько угодно. И получше. Но я тут же ловил себя на том, что лгу. Не нужна мне никакая другая баба, кроме Нее. Мне нужна Она и только Она. И дело тут не в Ней, а во мне самом: я уже поместил в Нее свою душу. И обратно ее взять я уже не могу. И не хочу. Итак, остается одно: ждать. О, господи, какой же я тогда был идиот! И из-за кого?! Из-за полнейшего ничтожества!!..

Крик души

Иногда мне хочется выйти на улицу и закричать: люди, остановитесь на минуту! Одумайтесь! Вот ты — зачем тебе этот идиотский дорогой гарнитур? Купи старенький шкаф и стол, а остальные деньги проживи — своди свою жену в ресторан, съезди с семьей куда-нибудь подальше, мир посмотри. Или ты — на что тебе эта зверски дорогая шуба? Купи дешевенькое пальтишко. Все равно в шубе ты не будешь лучше выглядеть. А оставшиеся деньги проешь. Но я не буду кричать. Бесполезно. Я однажды вдруг понял, почему люди стремятся покупать дорогую мебель и одежду, приобретать квартиры и машины. Вовсе не потому, что хотят лучше жить. А потому, что боятся хуже жить. Рядовой ибанец всю жизнь проходит не с надеждой на лучшее, а со страхом худшего. Надежда на лучшее у него появляется только тогда, когда его жизненный уровень опускается ниже всякого мыслимого и немыслимого предела, — когда хуже уже невозможно. И лишь тогда начинается улучшение и появляется надежда. И за нею следом идет страх худшего. Страх худшего — это наивысший жизненный уровень, на который подымается ибанский обыватель. Страх худшего есть симптом того, что ибанец достиг вершины, перевалил ее и начал свое неумолимое движение к худшему, к самому худшему и даже еще ниже.

Но на улицу я все-таки вышел. Дома оставаться было невозможно. Зять получил наконец-то гонорар и ухитрился часть его донести до дома. И теперь он спорил с сестрой, что покупать на эти деньги: новый полированный шкаф или цветной телевизор. Мать обвиняла их в эгоизме и требовала уважения к своей заслуженной старости: новый поролоновый халат с розовыми цветочками, в котором она собиралась спать по праздничным дням. Иначе она грозилась подать в суд. На улице в детском саду детишки младшей группы разучивали новую песню, которую недавно построили на Заводе Машинной Литературы с помощью автомата ГАДЮШНИК (название — по первым буквам фамилий великих писателей — Гомера, Данте, Шекспира, Ибанова и т. д.). Строила песню комплексная бригада нескольких институтов и лабораторий. Курировал ее сам Теоретик. В бригаду входило сто академиков-физиков, пятьсот академиковматематиков, тысяча триста одиннадцать поэтов-лауреатов, семьсот космонавтов, двести доярок, двести свинарок, токарь-универсал, пятьдесят ветеранов войн и революций и многочисленые иностранные гости (по преимуществу — монголы, итальянцы, французы и даже американцы). Песня пришлась по душе ибанцам и буквально в два дня покорила весь мир. Когда, например, ледокол «Хряк-Хозяин» прибыл в центральную Африку с пилюлями от кашля и пыжиковыми шапками, то местные индейцы развивающегося племени сексотов встретили его пением этой песенки на еще неизученном шифре… прошу прощения!.. языке. Ходят слухи, что французы и итальянцы хотят превратить эту песню в свой не то партийный, не то национальный (какая разница?!) гимн. Короче говоря, детишки разучивали песенку, готовясь, надо полагать, к очередному юбилею.