Законодатели

После блестяще выдержанного тяжелого научного искуса меня наградили первым лучом венца мага, а затем, после некоторого отдохновения, наставники объявили, что настало время приступить к испытанию, соответствовавшему моему званию, и отправиться пророком в далекую страну, чтобы проповедовать начала добра и поднять нравственность народов, погрязших в пороках.

Старейший из магов задал мне обычные вопросы: чувствую ли я в себе достаточно сил претерпеть бедствия и унижения, воздавая добром за зло и платя прощением и любовью за обиды и неблагодарность, а в надлежащем случае запечатлеть своей кровью истину проповедуемого учения, никоим образом не выдавая, кто я и что мог бы совершить. Не задумываясь, я ответил, что принимаю испытание и надеюсь достойно выполнить его.

Увы! Я не отдавал себе тогда отчета в тщеславности моего ответа; я был слеп относительно своих слабостей, воображая себя неуязвимым и стоящим на высоте моего назначения…

Удеа с минуту молчал и провел рукою по бледному лбу; на устах его застыла презрительная, горькая усмешка.

– Безумен был я, – продолжал он, оправившись. – Несмотря на свою ученость, я не понимал, что человеческое стадо – самая мятежная и неукротимая из стихий, и что властвовать над людьми силой добра – это самое тяжкое и сложное из магических деяний. В спокойной, гармоничной атмосфере ученья я забыл, какую, силу сопротивления, злобы и порочности заключает в себе человеческое сердце, что легче укротить стадо диких зверей, нежели толпу двуногих, испорченных, жаждущих наслаждений, жестоких и гордящихся тем, что они «люди» и сделали будто бы огромный шаг, отделяющий их от животного; а между тем они сохранили все звериные инстинкты и только сбросили узду, которую природа налагает на низших существ. Своим чванством, двуличностью, неблагодарностью, алчностью и холодной жестокостью человек превосходит всех животных. Ослепленный самомнением, я не представлял тогда грозившей мне опасности; по своему тщеславию я считал себя способным укротить других и себя.

Наставники были, казалось, огорчены, и Эбрамар с грустью посмотрел на меня и шепнул:

– Брат, попроси себе отсрочку, укрепись горячей молитвой в уединении и безмолвии, готовясь к своей высокой задаче. Не пренебрегай грозящей тебе опасностью! Посвященному эта необходимость соприкасаться с толпой и дышать ее заразным дыханием грозит страшной борьбой. Повремени вступать в сношения с людьми, пока не будешь вполне уверен в победе.

Ох! Если бы я послушался мудрого совета! Но, нет! Считая, что он вызван излишней осторожностью, я не хотел дольше ждать, стремился скорее подняться по иерархической лестнице и отправился…