|
А. Д. Бугаева препятствовала преждевременному развитию ребенка, не хотела, чтобы сын пошел по стопам отца, не хотела, чтобы он стал «вторым математиком». По этой причине маленькому Боре Бугаеву не только долго запрещали учиться, но и моделировали ему своеобразный внешний облик — девический: отращивали длинные волосы, закрывающие лоб, и вплоть до сознательного возраста наряжали в девичье платье: «…в гимназии я прослыл „дурачком“; для домашних же был я „Котенком“, — хорошеньким мальчиком… в платьице….» (КЛ. 118); «я — в платьице: кудри мои, залетев, пощекочут под носиком» (КК. 223). Эта особенность «взрастания» Белого отмечена — по странному стечению обстоятельств — в воспоминаниях его мистической возлюбленной Морозовой: «Я бывала довольно часто у матери Бориса Николаевича, с которой он жил вместе. Квартира их была в то время в Никольском переулке, около Арбата. Мать <…> водила Бориса Николаевича в детстве довольно долго одетым девочкой, в платьице с бантами и длинными волосами в локонах, что было видно по развешенным на стенах портретам»[559]. Важно при этом, что Морозова опирается в мемуарах не столько на рассказы писателя, сколько на вполне объективные документы — фотографии, причем фотографии сохранившиеся и в последнее время неоднократно публиковавшиеся. Эти же фотографии привлекли внимание психологов Института мозга, изучавших в процессе работы архив писателя: «Отметим, что <…> его примерно до восьми лет одевали под девочку: в платьице, с кудряшками. На фотографических карточках, относящихся к этому периоду, он выглядит в этом одеянии типичной девочкой»[560]. Словесный автопортрет Белого в девичьем обличье присутствует во всех его произведениях, повествующих о детстве и детских переживаниях. Таким изображает себя Белый в «Котике Летаеве»: «Я ходил — тихий мальчик — обвисший кудрями: в пунсовеньком платьице <…> думал на креслице: — Почему это так: вот я — я; и вот Котик Летаев… Кто же я? Котик Летаев?.. А — я? <…> Из-под бледно-каштановых локонов, падающих на глаза и на плечи, я из сумерек поглядывал: в зеркала. И становилось так странно». (КЛ. 62–63) А таким — в «Крещеном китайце»: «Удивителен я: одевают — в шелка, в кружева; и кокетливо вьются темнейшие кудри на плечи; и лоб закрывают — до будущей лысины; — — Я — — точно девочка. Кудри откинуты: — <…> Локоны, платьице, банты — личина орангутанга приседает за ней». (КК. 252) Аналогичная картина и в мемуарах «На рубеже двух столетий»: — 145 —
|