«Вдруг он (Ури) попросил у меня ложку. Он взял ее и начал нежно поглаживать — через несколько секунд ложка стала медленно загибаться вверх. Ури положил ее на стол и оставил в покое, а она продолжала сгибаться у нас на глазах до тех пор, пока не согнулась на 90°. Затем Ури попросил меня нарисовать что-нибудь. Он закрыл глаза, а я держал бумагу так, чтобы ему не было видно рисунка. Я нарисовал пароход с тремя трубами. Он тоже что-то нарисовал, но потом, казалось, сдался. „Я точно не знаю, что там у вас, — сказал он. — Я не совсем уверен“. Он показал мне свой рисунок. Там тоже был корабль, но вместо моих труб были нарисованы три иллюминатора». «После этого, — продолжает мистер Авнери, — я попросил Ури провести эксперимент с моей женой. И он предложил ей задумать название столицы любого государства. Я сам решил присоединиться. У меня не было ручки, поэтому я пошел в другую комнату, нашел ручку и написал слово „Токио“ в своей записной книжке. Ури спросил Рахиль, какой город она выбрала? И она сказала: Москва. „Нет, — сказал Геллер, — значит, я ошибся“. Я расспросил свою жену, и она призналась, что тоже получала сигнал: „Токио“, но, несмотря на это, решила написать „Москва“. Итак, я не верю в телепатию. Но тогда я не верю и в электричество. Я не верю, что кто-то может сидеть в Лондоне, а я сижу здесь в Тель-Авиве и слышу его, хотя нет никакого провода, связывающего нас. Абсурд, не правда ли?» Так или иначе, «Хаолам Хазе» в прошлые годы всеми силами старалась нанести ущерб моей репутации, поэтому я был несказанно удивлен телефонному звонку от ее бывшего редактора Эли Тавора через некоторое время после моей встречи с издателем газеты. Он пришел ко мне в гостиницу и, казалось, хотел загладить свою вину за нападки на меня, которые велись его изданием в начале 70-х годов. Он сделал несколько весьма примечательных признаний о том, как выпускалась газета в то время. Он не помнил, кто написал эту злополучную статью 20 февраля 1974 года, но не стал отрицать, что вполне возможно, что автор сам ее состряпал, никогда не встречаясь ни с моими родителями, ни с Ханной. Это было вполне в их духе писать статьи, основанные на чистой выдумке. Сам он тогда искренне верил во всю чепуху, которую печатал обо мне. Его скептицизм, добавил он, во многом был вызван давлением со стороны других людей. Теперь, однако, весь его скептицизм был направлен против своего собственного бывшего отношения ко мне, которое, по его признанию, было предвзятым. Позже он подтвердил сказанное в письме от 20 января 1986 года. — 119 —
|