|
«Он сломан». «Ваш дом скоро упадет». «Его слава клонится к закату». «Корабль затонул». «Я боюсь». «Эта вещь тревожит меня». Глухим эхом отдаются в грамматических примерах приказы и понукания его воспитателей: «Я заставлю тебя сделать это». «Ты должен уйти». «Почему ты не встаешь?» «Что ты делал? Говори!» «Покажи себя мужчиной». «Вас обязательно накажут». «Он должен быть наказан». Из мира упражнений — из мира юного Ньютона? — изгнано все суетное: его истины — это истины правоверного пуританина: «Чем лучше игрок, тем хуже человек». «Что еще означает танцевать, как не выставлять себя дураком?» «Он не делает ничего, кроме того, что играет». «Чем больше денег, тем больше кредит». «Мы больше всего желаем того, что нам больше всего повредит». «Он не способен платить». «О нем говорят, что он расточитель». «У него нет даже денег купить себе веревку, чтобы повеситься». «Я не распутничал». (В отношении последней фразы стоит дать пояснения. В школьных учебниках тех времен не только использовали все богатство языка, но и не таили от учеников никаких жизненных секретов взрослых. В учебниках можно было часто встретить такие понятия, как «сводня», «проститутка», «рогоносец», «рогоделец».) Иногда в его высказываниях звучит недоверие и подозрительность: «Я должен быть уверен в том, что он мне не причинит зла». «Вы одурачиваете меня». «С вашей стороны глупо верить ему». «Вы знаете ему цену». «Вы никогда не заставите меня поверить в эту сказку». И — мотивы одиночества: «Никто меня не понимает». «Что станет со мной?» «Я хочу покончить со всем этим». «Я не способен ни на что, кроме слез». «Я не знаю, что мне делать». Франк Мануэль, выудивший все эти сентенции из латинских упражнений Ньютона, поражается тому, что здесь совершенно отсутствуют позитивные чувства. Никогда не появляется, например, слово «любовь». Почти нет выражений радости, желания. Страсть звучит в упражнениях лишь тогда, когда речь идет о ростбифе. Здесь — мир отрицания и запрещения, наказания и одиночества. Это мир высокомерных пуританских ценностей, ставших к тому времени частью существования Ньютона: жестокий самоконтроль, основательность, склонность к порядку, стремление с помощью своих добродетелей стать над всеми, выше всех. Нужно, однако, ясно себе представлять, что громадное большинство учебных книг того времени, будучи подвергнуты такому же анализу, точно так же донесли бы до нас ту же неосознанную атмосферу страха, беспокойства, неуверенности. Ветер эпохи еще не переменил до конца направления, не задул еще в паруса нового времени. Школьные книжки, учебники, тексты для чистописания, такие, например, как «Сокровищница каллиграфа», в качестве примеров содержали тексты, описывающие всевозможные людские неприятности, все несчастья, которые могут с непременным участием дьявола произойти в этой преходящей жизни. Нарушение строгих правил пуританского мышления и действия неизбежно приводило к болезненным последствиям, и Ньютон с юности воспринял этот несложный, но проникновенный тезис, завладевший им на всю жизнь. Возможно, конечно, что в случае Ньютона этот тезис упал на особо благодатную почву — из-за его слабости и изначальной обделенности судьбой. — 354 —
|