Пути в незнаемое. Сборник двадцатый

Раушенбах этому не поверил, ибо привык измерять и доверять расчетам.

И он измерил.

Дело в том, что еще в начале века сезанноведы провели одну великую работу: они определили место, с которого художник писал свои — какие-то выпуклые, запрокидывающиеся на зрителя, поражающие круговращением форм — пейзажи. Потом обычным фотоаппаратом сфотографировали эту же самую натуру. Так появилась возможность сравнить снимок, который, напомню, подчиняется законам линейной перспективы, с самой картиной. Увидеть, как Сезанн ломал пространство, измерить эту ломку и объяснить.

Расчеты Бориса Викторовича, изложенные им во второй книге «Пространственные построения в живописи. Очерк основных методов»[4] (она, как и первая, делится на две части: привычное для нас изложение материала — в основной, расчеты и уравнения — в приложении), показали: перспектива Сезанна соответствует нашей зоне среднего видения, то есть пространству, которое лежит меж близью и далью. Здесь прямые перестают быть прямыми, а параллельные — строго параллельными. Здесь они искривляются, как у Сезанна.

Так математика примирила принципы Паоло ди Доно, Поля Сезанна, Андрея Рублева и неизвестного египтянина.

Так рухнула легенда. Легенда о том, что перспектива Ренессанса — фориция всех перспектив. Так родилась теория, основным постулатом которой было: художник может построить пространство разными способами, следуя разным методам, и все они, с точки зрения строгих наук, будут разумными, рациональными и правильными.

Так был снят эпитет «не умели». Все оказались праведниками и все — грешниками. И нет ни одного, кто бы мог бросить камень первым…

Через год после выхода книги «Пространственные построения в живописи» Борис Викторович Раушенбах написал курс лекций по небесной механике для студентов Московского физико-технического института.

Через четыре — 25 августа 1984 года — поставил точку в рукописи «Общая теория перспективы». Последний раз подобный труд был написан в эпоху Возрождения.

5

Я позвонила по телефону. Представилась: так и так, журналистка, работаю там-то и гам-то, хочу написать о нем.

Он замялся: вот, родилась внучка — времени совсем в обрез…

Я сказала: прочитала его книгу о живописи, не все поняла…

И он начал диктовать адрес.

Я остановила его:

— Борис Викторович, я знаю. Я живу в том же доме и в том же подъезде — тремя этажами выше… Я знаю вас всю жизнь…

— Ну да? — воскликнул он. — Очень интересно. Приходите.

Дверь открыл он сам.