Сибирская жуть

Истина — где-то рядом…

Александр Бушков

Александр Бушков

Эка невидаль…

Геологические были о странном

Машина-невидимка

Это было в середине лета 1977-го года. Лето это памятно в первую очередь тем, что именно тогда в Красноярском крае из магазинов начисто исчез шоколад, как выяснилось, лет на восемь-девять, но сначала никто такого срока не предполагал, все были удивлены: уж шоколад-то всегда на прилавках валялся…

Ладно, не будем отвлекаться. Наш отряд тогда, как говорят геологи, стоял на крохотной таёжной речушке, у склона огромной, километров десять в диаметре, горушки, сплошь заросшей лесом. По другую сторону сопки — деревня, а километрах в пяти от неё — мы. Из деревни к лагерю вели две дороги, из космоса смотревшиеся, надо полагать, огромными полукружьями. По какой ни пойдёшь от нас — придёшь в деревню. По какой ни пойдёшь от деревни… ну, соответственно.

Место это, как в первый же день выяснилось, было медвежьей территорией. Медведь — зверь осёдлый, отмечает себе строго определённую территорию, на ней и изволит проживать. Этакое крохотное феодальное владение. Другим медведям внутрь помеченного пространства заходить не рекомендуется — будет хреново. Людям, в общем, проще. Соизволят допускать-с.

Медведь местный, как потом выяснилось, был этаким наследственным хозяином. Поколение, кажется, четвёртое. И папаша его, и дедушка обитали в этих самых местах. С деревенскими поддерживался своего рода нейтралитет — медведь, тварь умная, в селе не пакостничал, коров, во множестве шлявшихся по тайге, никогда не трогал, а селяне, в свою очередь, воздерживались от актов вооружённой агрессии по отношению к династии топтыгиных. И всем было удобно, всем было хорошо.

В первый день, когда мы только прибыли и разбили палатки, мишка, естественно, возмутился. Дня три бродил где-то на вершине горы и орал средь бела дня, что твой Змей Горыныч — пугал и выпроваживал, авось да уберёмся. Мы, конечно, и не подумали — рабочие планы Министерства геологии составляются без учёта медвежьих эмоций. Медведь тем временем присмотрелся, сообразил, что ружей ни у кого из нагрянувших не имеется, охотиться они не собираются (такие вещи эта зверюга просекает чётко), занимаются какими-то своими неопасными делами, а посему — чёрт с ними. Последующие три месяца, которые мы там прожили, мохнатый вообще не давал о себе знать, сосуществуя с нами настолько незаметно, что, если не знать о нём заранее, можно подумать, будто его там и нет.

Ну, это лирика… Итак, мы стояли на речушке. Два-три деревянных барака, оставшихся от каких-то предшественников, полдюжины палаток, пять-шесть молодых специалистов обоего пола с новенькими дипломами о высшем и среднем специальном образовании, два десятка нас, то бишь работяг. В общем, лагерь этот описан в романе “Охота на пиранью” — именно так он, должно быть, и выглядел, покинутый нами по окончании работ.