|
— Ну-ну, не забывайся, отрок. Мне не впервой бродить по ночным полям и лесам. Не забудь, что я два сезона прицепщиком отбухал. А там всякое бывало. На это мне нечего было возразить Гришке. Он хоть и любил прихвастнуть, но действительно уже не одно лето работал на взрослых работах — был и прицепщиком, и пастухом, где ночные смены — привычное дело. Я же покуда мог похвалиться лишь тем, что гонял с конюхом лошадей в ночное да возил копны на покосе у Кругленького, с ночёвками на сеновалах кошар. Это тоже было почётно, но лишь на детском уровне, поэтому, чтобы уесть товарища, мне пришлось искать другой ход: — Прибавь ещё ночные дежурства с Галькой Петуховой, — съязвил я. — С Галькой? О, с Галькой нигде не страшно, даже и на кладбище. Так, с нарочитой беспечностью болтая и подначивая друг друга, быстро шли мы, почти бежали по снежной равнине, держа на поводках легко скользившие салазки. Дорогу до спуска в Пашин лог одолели почти незаметно. Несмотря на наступившую ночь и полное безлюдье, мы, кажется, не испытывали особого страха. Однако подслушавший наш разговор, наверное, заметил бы преувеличенную бодрость и громкость голосов, звучавших среди снежного безмолвия. На косогоре, перед тем как спуститься в лощину, Гыра остановился и, вглядываясь из-под руки в сумеречную даль, картинно произнёс: — И видят: на холме, у брега Днепра, лежат благородные кости… — Их моют дожди, засыпает их пыль, и ветер волнует над ними ковыль, — подхватил я с дурашливым подвывом. — Не вой, болван, а то волков накличешь, — сказал Гыра шипящим баском, и я понял, что как он ни храбрился, у него тоже подрагивали поджилки. Однако не спешил его осуждать. Молчаливая, чуть подсвеченная с неба разложина, которая открылась теперь перед нами, не особенно манила в своё лоно. И хотя мы прежде бессчётное число раз бывали у Пашина озера, особенно летом, и знали здесь каждую тропинку и каждый кустик, сейчас мрачноватая котловина с островками тёмного леса внизу казалась чужой и неприветливой. Мне вдруг расхотелось спускаться в лог за добычей. — Едва ли чего найдём впотьмах. Может, лучше утречком пораньше, а? — как бы между прочим поделился я сомнением. Но Гыра даже не повернул головы в мою сторону. Всё так же пристально всматриваясь в сумрачную долину, точно прикидывая расстояние, он процедил сквозь зубы, притом почему-то по-немецки: — Морген, морген, нур нихт хойте — заген алле фауле лейте. Поскольку я был в немецком не силён (мы только приступили к его изучению, да и то занятия вёл физрук), я удивлённо уставился на Гыру, и он снисходительно перевёл для меня тарабарщину: — 248 —
|