|
когда можно попрать ее. Кто-то пытается устанавливать очередь, вести номера, списки. Другие не признавали этого: важно не то, кто приехал раньше, а кому хуже, у кого серьезней болезнь. Третьи устанавливали отдельные очереди для ветеранов, для инвалидов, отдельную для детей. И все это под открытым небом. Дождь ли, ночь ли. Что есть, где спать, с больными, с детьми? Единственный, хоть и жестокий выход был, - отправить всех по домам: Утвенко не принимает. Но никто не мог принять на себя этого. И никто не уезжал: я уеду, а вдруг он начнет лечить. Только через несколько дней местной власти пришла спасительная мысль - дать людям заполнять открытки со своим адресом. Когда очередь подойдет, их пригласят. Под такую, пусть слабую, но надежду, заполнив открытку, несчастные, замотанные и отчаявшиеся люди начали разъезжаться. Но на место их приезжали новые - из Сибири, из Казахстана. В первые же дни было собрано около двадцати тысяч открыток. Сначала целитель надеялся отсидеться в осаде. Ворота и калитка были заперты, дом на замке. Но люди карабкались через забор, подсаживали детей. Барабанили в двери, облепляли окна. От этих сотен, тысяч отчаявшихся и потерявших надежду не было спасения и никуда невозможно было укрыться. Целителю оставалось одно - скрыться, бежать из своего дома. Но где бы ни прятался он: у родных, у соседей, - через день-другой его находили. И вдруг он пропал. Нет деда, нет целителя. К тому времени волна стала спадать, люди начали разъезжаться. Утвенко же, никем не узнанный, лежал в это время в больнице, причем ради еще большей конспирации не под своей фамилией. Только когда все более или менее успокоилось, он смог вернуться домой. Но и тогда, чтобы не дать повода нахлынуть новым тысячам, он вынужден был не вести прием. Отказывать всем. Я застал его именно в эти дни. Дорога, идущая мимо его дома, перегорожена бревном. У поворота и на самих воротах написано, что "Диду не принимает". На шоссе, ведущем к деревне, заметив машины с неместными номерами, ГАИ останавливает и заворачивает обратно: "Утвенко болен. Уехал. Не принимает". Каково было людям, добиравшимся сюда, за тысячи километров, порой в последней надежде и на последние деньги? Но каково было и целителю при виде этой толпы страдающих и больных, помочь которым он был бессилен? Мало кто из непричастных этому дару может понять, какой это крест. - Когда мне нужно сказать близким, - говорит Корабельникова, - что человека, о котором пришли они узнать, нет в живых, произнести это мне — 157 —
|