С лукавым пафосом, щедро пересыпанным высокопарной иронией, Дезик прочитал «крещендо»: «А неопознанный объект летел себе среди комет», – и тут же потребовал выпить за успех своей гениально выдумки. Я благосклонно хвалю поэму, разыгрываю искреннее удивление – поэты ведь не могут жить без похвалы, особенно Дезик, который первую книжечку стихов издал в сорок лет. Мне приятно его общество, и ежели выскажу нечто желчное, то потеряю обаятельного собеседника. И все-таки я чуть-чуть нарушаю правила нашей игры: – Русская история посленаполеоновской эпохи, если верить «Струфиану», становится игровым абсурдом и обаятельным поэтическим фарсом, после которого о ней и рассуждать всерьез совершенно необязательно, – вот что я говорю Дезику. Говорю мягко, раздумчиво… Он удивляется: – Всякая история, Стах, достойна лишь иронии! – Не всякая, Дезик, а русская – особенно. – Ну прочитай что-нибудь антиироническое, – поддразнивает он меня. Я читаю: Россия, ты смешанный лес, Приходят века и уходят, то вскинешься до небес, то чудные силы уводят бесшумные реки твои, твои роковые прозренья в сырые глубины земли, где дремлют твои поколенья. Дезик на мгновение опускает глаза, задумывается и подводит черту под нашим осторожным спором: – Ну ладно… Давай лучше, Стах, выпьем! В очередную встречу, он был настолько возбужден, что сразу прижал меня к стойке буфета: – Стах, слушай! – И развернул предо мной картину своего детства. Я изобразил из себя само внимание, и стихи стоили того: Помню – папа еще молодой, Помню выезд, какие-то сборы, И извозчик – лихой, завитой. Конь, пролетка, и кнут, и рессоры. Помню – мама еще молода, Улыбается нашим соседям, И куда-то мы едем. Куда? Ах, куда-то, зачем-то мы едем! А Москва высока и светла. Суматоха Охотного ряда. А потом – купола, купола. И мы едем, все едем куда-то. Звонко цокает кованый конь О булыжник в каком-то проезде. Куполов угасает огонь, Зажигаются свечи созвездий. Папа молод. И мать молода. Конь горяч. И пролетка крылата. И мы едем незнамо куда, — Все мы едем и едем куда-то. Пафосные стихи редко удавались Дезику, он по натуре был печальный шут, талант вольтерианского склада, скептик, иронист, но это стихотворенье тронуло меня. Какими-то эпическими, почти величественными интонациями: лихой, завитой извозчик, горячий, звонко цокающий копытами конь, огонь и золото куполов, крылатая пролетка. И, конечно, красивая пара – родители. А главное – таинственность езды – «незнамо куда», в какое-то сказочное прекрасное будущее… Романтические стихи! И мне так захотелось в ответ прочитать Дезику стихотворенье о своем детстве – недавно написанное и не читанное еще никому: — 58 —
|