|
– Станислав Юрьевич! Есть новое издание Солоневича! Станислав Юрьевич! Брошюра Юнга о холокосте! Станислав Юрьевич! «Молния» – газета настоящих коммунистов! Я улыбался, благодарил и медленно шел дальше. Но книгоноши не унимались: – Станислав Юрьевич! А что бы вы хотели? – Да разве что «Майн кампф», – отшутился я, понимая, что едва ли у кого-то из них сохранилась эта книга, изданная, по слухам, несколько лет тому назад каким-то отчаянным издательством. Но через минуту я почувствовал на плече чью-то руку. Худой, изможденный человек моего возраста, отвернув борт капроновой куртки, показал мне черную обложку, на которой золотыми, готическими немецкими буквами было пропечатано роковое название «Mein Kampf». – Только для вас, Станислав Юрьевич, – оглядываясь по сторонам, полушепотом сказал коробейник. – Только для вас за двести рублей! Делать было нечего – сам напросился. Я достал две бумажки, сунул книгу в сумку, но, когда принес ее домой и показал жене, та пришла в ужас: – Ну вот, и так тебя вся демократическая пресса фашистом называет, а теперь, если узнают, вот уж возрадуются! – Ничего, Галя, я эту книгу в дорогу возьму, там, в Турции, делать нечего, вслух тебе читать буду. Но мои слова, естественно, подлили масла в огонь. – Ты что, с ума сошел? А если на таможне обнаружат? – Ты, Галя, до сих пор живешь советскими страхами, а у нас сейчас свобода слова. Что хочешь читай, хоть на Родине, хоть за границей. И «железного занавеса» нету никакого! – Да ну тебя с твоими глупыми шуточками! – сказала жена и, поджав губы, вошла на кухню, откуда все-таки тут же раздался ее голос: – И не думай эту книгу брать за границу. Отнеси ее обратно, туда, где взял… Я, однако, промолчал и, когда мы собирали вещи, украдкой сунул мрачный черный томик на самое дно чемодана. Всю неделю, пока мы жарились на песке и по нескольку раз в день залезали в теплое соленое море, жена была озабочена, чтобы соседи, загоравшие вокруг нас на лежаках, никоим образом не заметили бы, что я читаю книгу, проклятую во всем цивилизованном мире. – Галя, послушай, что этот мерзавец писал аж в 1924 году! – Да тише ты, труба иерихонская! – Жена испуганно приподымала голову, озираясь на немцев, которые неподвижно лежали вокруг нас, как моржи или котики на Командорских островах. – Нет, – переходя на полушепот, продолжал я, – этот австрийский ефрейтор, пока ему Розенберг мозги не запудрил, соображал о конце истории не слабее высоколобого Френсиса Фукуямы. Американский интеллектуал дошел до подобных мыслей лишь через шестьдесят лет! Слушай, что сочинил этот недоучка в баварской тюрьме: — 229 —
|