Почти все выходят, не доезжая Калуги. Город погружен в позднее воскресное утро, греясь под еще теплым сентябрьским солнцем. Дома точно такие же. как десять лет назад: не видно ни кранов, ни лесов, столь привычных в Москве, никаких признаков реконструкции, реставрации или хотя бы обновления фасадов. Единственное новое здание стояло на улице, по-прежнему безмятежно носившей имя Ленина, — Сбербанк. Голубое стекло и бетон, сверкающее, государственное — оно походило на марсианский корабль, упавший посреди Калуги. Мне пришло в голову, что «Калужский вариант» — неплохое название для фантастического романа. На городском рынке изобилие тех же дешевых товаров, что и в электричке. На глаза попался даже псевдо-Макдоналдс, настолько откровенно подделавший эмблему, что это очевидно даже калужским потребителям. Много проржавевших киосков, редкие рекламные плакаты западных товаров, видны даже отголоски далекой битвы между «Кока-колой» и «Пепси». Иномарки можно пересчитать на пальцах одной руки. Цены в среднем на 20–30 % ниже, чем в Москве. Значит, в Калуге доходы соответственно ниже. Всего-то 200 км от столицы. Обратно на вокзал меня везет молодой таксист. Его «Волга» регулярно глохнет на каждом светофоре, и он вылетает, как сумасшедший, открывает капот, что-то там дергает и судорожно срывается с места. Я спросил его, не боится ли он, что после кризиса реформы повернут вспять. «Вспять? — весело переспрашивает он, все еще не отдышавшись после очередной реанимации машины. — Да мы здесь никуда и не уходили». Эта консультация стоит миллиарды долларов. Если бы крупные западные инвестиционные банки послали своих экспертов сюда, в Калугу, к таксисту, они сэкономили бы кучу денег, на которые купили ГКО правительства Виктора Черномырдина. Глава 8ЭЛИТЫНастоящая, неидеологизированная дискуссия, т. е. не проводимая в целях подтверждения того или иного тезиса, вокруг проблемы новых элит России — элит, появившихся после смерти так называемого советского коммунизма, жизненно необходима, чтобы понять, что случилось с Россией на том этапе. который был определен как «посткоммунистичсскпй и преддемократический». Поэтому первое, что бросается в глаза, — то, что такая дискуссия в России только начинает разворачиваться и еще далека от того, чтобы дать удовлетворительные результаты. Это обидно, если принять во внимание масштаб произошедшего. Но это и понятно — ведь углубленного анализа элит не хотят сами элиты. И поскольку одна из важнейших вещей, которую поняли, не без помощи Запада, представители посткоммунистичсских элит, — значение средств массовой информации, — каналы, по которым разворачивалась дискуссия, оказались малочисленными и весьма узкими. — 52 —
|