Русская судьба, исповедь отщепенца

В моем случае речь шла не просто о продолжении традиций социологического реализма русской литературы, а о создании целого романа как романа социологического. Такой роман в моем понимании есть не просто роман, в котором затрагиваются социальные проблемы, т. е. не просто социальный роман. Социальными романами являются такие романы, например, как "Война и мир" и "Анна Каренина" Льва Толстого, "Преступление и наказание" и "Братья Карамазовы" Достоевского и многие другие. Социологический роман должен исходить из научного социологического исследования общества и лишь использовать некоторые литературные средства для выражения результатов исследования.

Когда я начал писать свою книгу, в мире уже были широко известны книги Солженицына и других авторов, разоблачавших ужасы сталинского периода. Это ставило меня в затруднительное положение, так как эти книги стали сенсацией и приковали к себе внимание читателей. Писать очередную разоблачительную книгу было бессмысленно. Но в этом был свой плюс: я мог целиком и полностью сосредоточиться на описании вполне нормального, здорового, развитого коммунистического общества, каким советское общество стало в брежневские годы. Моим объектом стали не крайности, а именно норма жизни масс людей в самом фундаменте общества. Так что социологический роман тут был наиболее адекватной формой.

ВЫМЫСЕЛ И РЕАЛЬНОСТЬ

Местом действия в моем романе я избрал воображаемый город-государство, назвав его Ибанском. В русском языке это изобретенное мною слово, как и название романа, имеет издевательский смысл, не переводимый на другие языки. Но главное тут не в словесном каламбуре.

Некоторые рецензенты и читатели считают, что я выдумал Ибанск из неких соображений самозащиты (чтобы не говорить открыто о Советском Союзе, поскольку это было бы опасно). Это неправда. Ибанск - это литературный прием, причем, как мне кажется, не ослабляющий, а усиливающий критический эффект.

И никакой защиты он не давал. Я выдумал его прежде всего как средство представить результаты своих исследований советского общества в качестве результатов, имеющих силу в той или иной мере для любого достаточно большого и развитого современного человеческого коллектива.

Вымысел стал просто необходимым элементом литературной формы для выражения результатов научного исследования. Почему? Да хотя бы потому, что само научное исследование в этом случае невозможно без абстрактных моделей, без гипотетических примеров, без пояснений на воображаемых ситуациях. Но если в науке это суть формы и средства научной абстракции, то в литературе такого рода, о которой я говорю, они приобретают свойства художественного вымысла, становятся изобразительными средствами. Так что все конкретные (с точки зрения традиционной литературы) ситуации в моих книгах было бы ошибочно рассматривать просто как запись виденного и слышанного мною. Конечно, я присматривался и прислушивался к происходящему. Но я видел и слышал нечто такое, что само по себе не могло еще стать фактами литературы. Все упомянутые ситуации я на самом деле выдумал. Я выдумывал даже тогда, когда как будто бы были аналоги в жизни. Я лишь опирался психологически на эти аналоги, да и то лишь иногда, а в языковом отношении заново изобретал даже факты прошлого. Оперируя методами науки, я буквально высчитывал логически мыслимые ситуации и типы людей. И порой я сам лишь постфактум обнаруживал совпадение своих вымыслов с историческими фактами и конкретными людьми.