|
Мы, естественно, жили в атмосфере слежки и доносов. Время от времени какой-либо курсант исчезал. Ходили слухи, что его "взяли за политику". Мы обычно избегали разговаривать в опасном направлении и были осторожны. Выработалось умение сразу определять, с кем и о чем можно было говорить. Кроме того, было ясно, что "органы" работали сугубо формально, т. е. отбирали жертвы более или менее случайно и в соответствии со своими собственными критериями: им надо было "обозначать" свою деятельность перед вышестоящим начальством ("щелкать каблуками"), но так, чтобы не вредить подразделению, в котором они работали, и самим себе. Им надо было показать, что они "бдят", но что часть является здоровой в идейно-политическом отношении. Имея в изобилии осведомителей и доносы, сотрудники "органов" производили отбор жертв так, что серьезные идейные враги (вроде меня) оставались порою нетронутыми, а в их сети попадали люди, сдуру сболтнувшие лишнее слово. В моих личных взаимоотношениях с "органами" все это время не произошло ничего особенного, если не считать случая с аварией самолета, не имевшей никакой связи с прошлым. "ГУСАРСТВО"После окончания военной школы я принял решение начать бездумную жизнь "гусара" современной армии - рядового летчика без всяких карьеристских амбиций. Я начал пить водку. Я обнаружил, что могу нравиться женщинам. Мне стало нравиться проводить время в разгульных компаниях, участвовать в рискованных приключениях. Все это создало мне репутацию бесшабашного гуляки и балагура. За это меня любили на самом низшем уровне армейской иерархии. За боевые вылеты нам давали по сто грамм водки. Мы к ним добавляли еще всякие одуряющие напитки, добытые на стороне. Мой стрелок был большой мастер по этой части. Во время войны на такое "гусарство" смотрели сквозь пальцы: лишь бы человек хорошо летал. Но все же это учитывали, ограничивая присвоение званий, присуждение наград и повышение в должностях. А я к этому и не стремился. Я не был исключением: такими было большинство рядовых летчиков. С такими пороками я, как и другие, мог бы вполне нормально продолжать службу и даже вознаграждаться за нее, если бы не "политика". В полку уже был летчик, пострадавший за "политику". Хотя он совершил около ста боевых вылетов, у него не было никаких наград и не было никакого звания. Он был разжалован, лишен наград и осужден на десять лет за антисталинские высказывания. Был в штрафном батальоне, кровью искупил свое преступление и был возвращен в полк. Мы с ним почувствовали друг в друге родственные души и подружились. В моей жизни это был самый глубокий антисталинист. — 136 —
|