Русская судьба, исповедь отщепенца

Вторая напасть, обрушившаяся на полк в связи с прибытием "академиков", была вечно голодные доходяги, штурмующие столовую, подъедающие объедки и тянущие все съедобное, что подвернется под руку. Пока командиры не запомнили лица молодых бойцов, в столовой каждый день обнаруживалась недостача нескольких десятков порций. Никакие наказания не могли отвадить доходяг от такого "шакальства". Они как тени бродили в районе столовой. Глаза их лихорадочно горели. Повара, рабочие по кухне, дежурные натыкались на них в самых неожиданных местах.

Условия службы были настолько тяжелыми, что даже я, с детства привыкший к жизненным невзгодам, не устоял. Сначала я решил во что бы то ни стало простудиться и попасть в санитарную часть (полковую больницу), чтобы несколько дней отлежаться и отоспаться. Я ночью выходил раздетым на улицу, снимал сапоги и босиком подолгу стоял на снегу. Но заболеть почему-то так и не смог. Потом я напился ледяной воды и потерял голос. В это время ребят с голосом и слухом отбирали в полковой хор. Их освобождали от нарядов. Мой приятель уговорил меня записаться в этот хор. Несколько дней, пока я хрипел, я посещал занятия хора. Мой приятель уверял руководителя хора, будто я буду петь, как Шаляпин, когда мое горло выздоровеет. Но, увы, когда голос ко мне вернулся, выяснилось, что до Шаляпина мне было далеко. И меня с позором выгнали из хора. С тех пор я больше не предпринимал никаких попыток сачковать.

БУНТ

Почти все время мы проводили на открытом воздухе. Даже политзанятия проводились на улице. Выматывались мы до полного изнеможения. Еды не хватало. Да и еда была скверная. Однажды нам дали совершенно несъедобный суп. Какую-то вонючую и грязную воду. Мы не стали его есть и вылили обратно в кастрюлю. По армейским законам это означало бунт. Но мы дошли до предела и не думали о последствиях. Едва успели мы это сделать, как перед столом вырос "особняк" - начальник Особого отдела полка. Мы встали. Он спросил, в чем дело. Все молча уставились на меня. Я объяснил, в чем дело. Он приказал снова разлить суп по мискам и есть, а мне приказал идти с ним. Мы пришли в его кабинет в штабе полка. Начался длинный разговор. Он напомнил мне о скандале в эшелоне. Сказал, что меня придется передать в военный трибунал. Потом он разделся до пояса, показал шрамы якобы от сабельных ударов басмачей и других врагов советского строя, которые он якобы получил, завоевывая новую счастливую жизнь для таких, как я. Я был почему-то совершенно спокоен. И впоследствии в самые скверные минуты жизни мною всегда овладевало удивительное спокойствие, даже умиротворение. Наконец, решив, что он меня доконал полностью, "особняк" несколько сбавил угрозы наказания. Он учел мое "пролетарское" происхождение и хорошее начало моей службы и предложил такое решение. Меня будут каждый день взвешивать. Если я через неделю похудею хотя бы на один грамм, мне удвоят порцию питания. А если я прибавлю в весе, то пойду под трибунал. Всю неделю я не ел почти ничего. И, несмотря на это, не похудел, а даже прибавил в весе. За это время "особняк" от своих осведомителей узнал, что зачинщиком бунта был не я. Под суд меня не отдали. Но пять суток ареста я получил. Правда, условно: я должен был их отсидеть в случае какого-либо нового нарушения дисциплины. Но я, наоборот, получил подряд несколько благодарностей. И то наказание с меня сняли.