|
Так произошло со многими людьми, поначалу радостно приветствовавшими реформы. Одни отказали реформатору в доверии, потому что, с их точки зрения, он зашел слишком далеко, другие, наоборот, потому что, на их взгляд, он действовал слишком медленно и нерешительно. Сегодня, зная всю дальнейшую русскую историю, судить о царе-реформаторе и его тогдашних оппонентах, естественно, легче, чем современникам тех сложнейших преобразований. Русский интеллигент, вплоть до польского восстания безоговорочно веривший каждому слову, напечатанному в «Колоколе», не мог предположить, что социалистические увлечения Герцена, сочетавшиеся у него с подчеркнутым уважением к свободе личности («Свобода лица – величайшее дело; на ней и только на ней может вырасти действительная воля народа»), постепенно трансформируются в России в большевизм – учение, которое во главу угла поставит обезличенную человеческую массу. Не менее сложно было тогда предвидеть, что индивидуальный терроризм студентов-народовольцев закончится массовым сталинским террором. Лидерам сочувствуют редко. Между тем политика переходного периода схожа с родео: здесь редко кому удается усидеть в седле, не свалившись пару раз в грязь на радость публике. Перелистывая публикации тех времен, волей-неволей начинаешь испытывать сочувствие к царю-реформатору. Если бы острые на язык русские либералы обладали даром предвидения, то наверняка были бы гораздо лояльнее в своих оценках Александра II, а его попытки остановить в России террор и хаос, не исключено, оценивали бы уже не как меры карательные, а лишь как охранительные, обеспечивающие поступательный характер реформ. Чтобы верно оценить фон, на котором разворачивались события, приведу две цитаты. Первая – из книги «Безумство храбрых», о которой я уже упоминал. Анализируя эпоху тогдашних реформ с принятых в марксизме-ленинизме позиций, автор пишет: Страна пережила тогда две революционные ситуации, невиданный ранее подъем крестьянского движения, начало классовой борьбы пролетариата, развитие социализма от народнической утопии к марксистско-ленинской науке. Революционный натиск на самодержавие отличался небывалым до тех пор в России размахом и многообразием форм – от массового, общероссийского «хождения в народ», захватившего более 50 губерний, до индивидуального террора… Вторая цитата уже из постсоветского сборника, подготовленного российскими и зарубежными исследователями. Автор одной из статей Андрей Володин пишет: Наши нынешние условия куда хуже тех, в которых стартовал капитализм на Западе: там были естественные исторические условия и предпосылки его развития, мы же начинаем чуть ли не с чистого листа. — 196 —
|