|
Один из малоизвестных сегодня русских историков Рафаил Зотов, написавший в 1859 году «Исторические очерки царствования Николая I», высказался в своей работе о движении декабристов так: Это был плод тайных обществ, составившихся в России после компаний 1813–1815 годов по примеру подобных же, существовавших в Германии и Франции. Главная цель их состояла в преобразовании общественного и административного порядка в России. Только иные для достижения этой цели хотели постепенно улучшить права и обычаи, действуя на все общество своими членами. Другие же требовали насильственных мер и переворотов. Были даже такие злодеи, которые предлагали истребить всю императорскую фамилию. Подобные изверги, конечно, заслуживали казни, а еще более – вечного заключения в дом умалишенных. Точка зрения Зотова интересна не своей оригинальностью, а наоборот, типичностью оценок. Это важно, поскольку дает представление о том, что думало о декабристах (несколько десятилетий спустя после восстания) подавляющее большинство образованных и вполне благонамеренных, то есть верных царскому престолу, русских людей. К тому же тридцать с лишним лет – это как раз тот срок, что обычно позволяет делать более или менее взвешенные выводы: страсти уже улеглись, память о событиях еще жива, а историческая легенда не успела окончательно сформироваться. В этом небольшом отрывке легко обнаружить несколько важных выводов. Во-первых, без колебаний утверждается, что восстание декабристов являлось частью общеевропейского движения. Эту оценку полностью разделял и Николай I, что заставило его сразу же поместить Россию в идеологический карантин. Во-вторых, из текста видно, что автор в принципе сочувствует главной цели движения – «преобразованию общественного и административного порядка в России», но категорически не согласен с радикальными методами и средствами, взятыми на вооружение частью декабристов. Они для Зотова отъявленные «изверги» и «злодеи». Наконец, признавая право власти наказать преступников, автор одновременно по-своему высказывается против суровости вынесенного приговора – адекватной мерой, с его точки зрения, была бы не виселица, а «дом умалишенных». Вряд ли историк Зотов всерьез считал Пестеля сумасшедшим, но сама по себе подобная фраза пришла на ум автору, конечно, не случайно. Представление о том, что только сумасшедший может бросить вызов государю императору, было характерно для тогдашнего русского обывателя. Недаром Муравьев-Апостол потерпел неудачу со своим «Православным катехизисом». — 124 —
|