|
Матфее, Иоанне и Луке. По всей земле — от края и до края — Распятие и снятие с креста. С последним из сынов твоих, Израиль, Воистину мы погребем Христа… Чего в этом стихотворении больше — преклонения перед Ветхим Заветом или отвержения Завета Нового — трудно сказать… Во всяком случае, русские поклонники поэзии Марины Ивановны, особенно православные, должны знать его. В 1956 году произошло еще одно неожиданное литературное событие. В одном из осенних номеров «Нового мира» была опубликована повесть никому не известного писателя Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». Это было как взрыв бомбы. Журнал зачитывали до дыр, передавали друг другу на ночь; общежития на Стромынке и Ленгорах гудели, Дудинцев в две недели стал кумиром студенческой молодежи… Восторг еще более усилился, когда мы узнали о том, как триумфально прошло обсуждение романа в Доме литераторов. Помню, как мы с Калиничевым стояли у входа в ЦДЛ, куда с улицы Воровского валом валил народ с билетами, надеясь на чудо — а вдруг и мы проскочим как— нибудь в заветный дубовый зал. Не проскочили, но терпеливо слонялись по улице несколько часов, чтобы узнать у первых выходящих счастливчиков — кто и что сказал о романе. А говорили о нем, до небес вознося Дудиицева, такие гиганты художественной мысли, как Всеволод Иванов, Константин Паустовский, Валентин Овечкин, Владимир Тендряков… Особенной популярностью пользовалась речь Константина Паустовского. Ее размножали, передавали из рук в руки, восхищались смелостью популярного прозаика. Я нашел сейчас в своем архиве, перечитал эти два пожелтевших от времени листочка и был поражен, как мы в то время верили любому демократическому краснобайству! Впрочем, мне только сейчас открылось, почему эта речь стала тогда манифестом московской интеллигенции. Паустовский вспоминал в ней, как летом 1956 года он был в туристическом круизе на теплоходе «Победа». Вокруг него якобы была тьма высокопоставленных бюрократов-Дроздовых, и одна фраза в речи стала ключевой, обеспечившей Паустовскому неожиданную славу и популярность: Эти циники и мракобесы, совершенно не стесняясь и не боясь ничего на той же «Победе», открыто вели погромные, антисемитские речи… Но тогда я не обратил внимания на подобную мелочь, поскольку еврейский вопрос совершенно не волновал меня. Разве что однажды я столкнулся с ним во время крайне забавной сценки. Воспроизвожу эту запись из блокнота 1956 года: Еду в метро. Напротив меня сидит молодой офицер с женщиной — по внешнему виду еврейкой. Входит пожилой священник. Офицер встал, чтобы уступить ему место. — 158 —
|