|
Я жаждал сказать о том, что никакого достойного уважения к культуре и ее творцам у наших папарацци нет. Даже к людям, нужным им в политической игре, они относятся с циничным пренебрежением. Когда умер столь милый демократам несчастный ниспровергатель советской жизни Виктор Астафьев, российское «Настоящее радио» 30 февраля 2001 года в 9 часов утра объявило, что «умер писатель, на которых держится Россия, всемирно известный Виктор Астахов». Три раза в тексте некролога мелодичный женский голос повторял: Астахов. Не поперхнулся, не поправился. Не извинился. Зато, когда в том же феврале одновременно шла многодневная теле— и радиопанихида по одному из битлзов Харрисону, наши папарацци, произнося сотни раз его не самую простую фамилию, не ошиблись и даже не споткнулись не разу. Хотел я еще спросить моего спарринг-партнера по подиуму Познера, уверявшего, что ТВ — это прежде всего коммерция: «Владимир Владимирович, программа «Намедни» недавно рекламировала украинский фильм о Мазепе, в котором гетман, естественно, герой, а Петр I — выродок и педераст. Как Вы думаете, для чего это делается? Чтобы гривны заработать или хоть немного, но растлить наше понимание истории, Пушкина, Карамзина, Ключевского?» Но когда я постарался вклиниться в монолог Познера о коммерции, он резко клацнул зубами: — Не мешайте! Я Вас не перебивал! — что, впрочем, было истинной правдой, «Зачем я здесь сижу?» — подумал я. В этом гоголевском, надувном, пересмешническом мире свойской сплоченной компании мне ничего подлинного сообщить не дадут: ни вклиниться, ни нарушить течения событий, и, конечно же, никого не переубедить. Один, правда, Михаил Леонтьев вдруг неожиданно поддержал меня, сказав из публики, что он боится за свою дочь и запрещает ей смотреть телевизор… На секунду возникла неловкая пауза, но опытный Швыдкой какими-то фразами быстро исправил положение и вырулил на прежнюю игровую колею. К нему, кстати, у меня нет никаких претензий. Он не диктаторствовал, был вежлив и улыбчив, и, когда передача вышла в эфир, я увидел, что никаким сокращениям или искажениям слова, сказанные мною, не подверглись… Но разве в этом дело? Дело в том, что когда я был в 1990 году в Америке, то один из американских папарацци в ответ на мои упреки о тенденциозности, а порой и неправде, исходящей из-под пера людей его профессии, сказал мне фразу, о которой я уже упоминал и которая многое мне объяснила: «Хорошие новости — неинтересны». Может быть, следуя этому мерзкому закону, по еще горячим следам страшного взрыва в переходе под Пушкинской площадью летом 2000 года один из папарацци и воскликнул, с восторгом глядя на картины смерти, крови, искаженных лиц несчастных людей: «Вы видели эти замечательные кадры!» О, подлое племя! — 100 —
|