|
Конечно, я не собираюсь идти против своего семейства, но сплетням я больше не верю! До сих пор я была твердо уверена, что во всем виноваты ван Дааны, но, наверное, часть вины лежит и на нас. По сути дела мы, должно быть, всегда правы. Но от людей разумных – а мы себя причисляем к ним – все-таки надо ждать, что они смогут ужиться с самыми разными людьми. Надеюсь, что я проведу в жизнь то, в чем я теперь убеждена. Анна. Пятница, 18 февраля 1944 г. Милая Китти! Когда я подымаюсь наверх, я непременно стараюсь увидеть «его». Моя жизнь стала гораздо легче, в ней снова появился смысл, есть чему радоваться. Хорошо, что «предмет» моих дружеских чувств всегда сидит дома и мне нечего бояться соперниц (кроме Марго). Не думай, что я влюблена, вовсе нет. Но у меня такое чувство, что между мной и Петером вырастает что-то очень хорошее, и наша дружба, наше доверие станут еще крепче. Как только появляется возможность, я бегу к нему. Теперь совсем не то, что раньше, когда он не знал, о чем со мной говорить. Он все говорит и говорит, даже когда я совсем собираюсь уходить. Маме не очень нравится, что я так часто хожу наверх. Она говорит: «Не надоедай Петеру, оставь его в покое». Неужели она не понимает, что это совсем особенные, душевные переживания? Каждый раз, как я прихожу оттуда, непременно спросит, где я была. Терпеть этого не могу. Отвратительная привычка. Анна. Вторник, 7 марта 1944 г. Милая Китти! Когда я вспоминаю свою жизнь до 1942 года, мне все кажется ненастоящим. Ту жизнь вела совсем другая Анна, не та, которая здесь так поумнела. Да, чудесная была жизнь! Масса поклонников, двадцать подружек и знакомых, почти все учителя любят, родители балуют напропалую, сколько угодно лакомств, денег – чего же еще? Ты спросишь, как это я ухитрялась всех покорить? Когда Петер говорит, что во мне есть «обаяние», это не совсем верно. Учителям нравилась моя находчивость, мои остроумные замечания, веселая улыбка и критический взгляд на вещи – все это казалось им милым, забавным и занятным. Я была страшной «флиртушкой», кокетничала и веселилась. Но при этом у меня были и хорошие качества – прилежание, прямота, доброжелательность. Всем без различия я позволяла списывать у себя, никогда не воображала и всякие сласти раздавала направо и налево. Может быть, я стала бы высокомерной оттого, что мною все так восхищались? Может быть, даже лучше, что меня, так сказать, в разгаре праздника вдруг бросили в самую будничную жизнь, но прошло больше года, прежде чем я привыкла, что никто больше мною не восхищается. — 12 —
|