|
Подобный подход к поэме «Медный всадник» не случаен: его следует сопоставить с пробудившимся в начале XX в. в науке, искусстве и литературе особым интересом к мифу. Напомним, что символисты видели в нем воплощение мирового всеединства, «мерцающего» сквозь различные личины мира. Это представление, легшее в основу их литературного творчества, нашло отражение в устремлении «прозревать черты древнего мифа» в художественных текстах нового времени. Особая «мифологизирующая аура» создалась в эти годы вокруг «петербургской повести». Как отметил современный исследователь, «в эпоху экспансии символизма «Медный всадник» — и поэма Пушкина и монумент Фальконе, в образ которого неизбежно был инкорпорирован пушкинский сюжет, воспринимался под знаком «мифа».[219] Таким образом, первоначальная анциферовская трактовка поэмы Пушкина выдержана в ключе символистских неомифологических тенденций. В настоящей книге, возвращаясь к теме отражения мифа в «Медном всаднике», исследователь стремится выявить источники легенд о строителе города и проследить процесс мифологизации исторической реальности. Сводя воедино варианты мифа о всемирном потопе, Анциферов рассматривает легенду о «строителе чудотворном» как новейшую модификацию этого древнего мифа, который подобно «потоку реки… исчезает под почвой, во мраке струит свои незримые воды и внезапно выступает из-под земли» (с. 60). О мифогенной природе петровского времени свидетельствуют бытовавшие тогда слухи, апокрифы, пророчества, приведенные на страницах книги. Опираясь на работы о мифе теоретика символизма В. И. Иванова и этнопсихолога В. Вундта, автор настоящего исследования приходит к мысли о существовании особого «мифотворческого сознания», которое проявляется в переломные, кризисные периоды истории. «Из… соприкосновения исторических событий с мифотворческим сознанием родился миф о строителе чудотворном, получивший гениальное оформление в поэме Пушкина — Медный всадник» (с. 55). Последняя глава книги посвящена анализу пушкинской поэмы с точки зрения выявления контура мифа о потопе в ее тексте. Не трудно заметить, что и предшествующие анализу размышления, и сам подход к тексту «Медного всадника» в определенной мере предвосхитили бытующие в современной науке поиски ритуально-мифологических моделей в произведениях новой и новейшей литературы. Перед нами первый опыт научной мифопоэтической интерпретации художественного текста XIX в., опирающийся на идею мифа — подпочвы и вечного источника искусства.[220] Впоследствии Анциферов неоднократно возвращался к «петербургской повести» Пушкина, включая свое мифопоэтическое толкование в контекст иных возможных интерпретаций поэмы. На сохранившейся в его архиве неопубликованной книге «Проблемы изучения «Медного всадника» (машинопись, 100 с.) стоят знаменательные даты: «Спб., 1923 — Москва, 1950».[221] — 49 —
|