|
В нашу эпоху современных приемов ведения боевых операций, начало которой положили Великая Французская революция и наполеоновские войны, все глобальные вооруженные конфликты зарождались на полях сражений Европы. Периоды мирного сосуществования длились, как правило, от сорока до пятидесяти лет. Наполеоновские войны завершились в 1815 году, а сорок лет спустя объединенные англо-французские силы в союзе с турками, начав осаду Севастополя, развернули Крымскую кампанию против России. Мир вступил в новую полосу жестоких взаимоистребительных схваток. Ряд вооруженных конфликтов, вспыхивавших в 1960-х годах 19-го столетия в различных уголках Старого Света, завершился вв1871 году кровопролитной франко-прусской войной. После этих событий поля битв Европы оставались «под паром» еще около сорока лет, вплоть до того, когда к «поднятию зяби» на них приступили Балканские войны 1912 года, ускорившие начало первой в истории человечества кровавой вселенской бойни. Профессор истории Калифорнийского университета Юджин Вебер, объединив события обеих мировых войн, остроумно и безошибочно назвал их «второй Тридцатилетней войной» Германии. Иначе говоря, двадцатилетний перерыв между мировыми бойнями следует рассматривать как затянувшееся перемирие между двумя кампаниями одной и той же незавершенной войны. Предав земле тела 67 миллионов и вознеся покаянную молитву «Господи, это никогда больше не повторится», мы, пройдя сквозь адское горнило Хиросимы и Нагасаки, поклялись своим незримым богам в том, что такое мы себе позволили, действительно, в последний раз. Маска цивилизованности слетает в очередной раз... На долго ли? То, за что в мирное время можно удостоиться «пенькового галстука», в период войн становится основанием для награждения знаками отличия. Например, глубоко уважаемый до сих пор генерал авиации США Эрнст Лемей, грудь которого увешана многочисленными орденами и медалями, получил свои награды за выполненные с высокой точностью площадные бомбометания, приведшие к многомиллионным жертвам среди мирного населения Японии и Германии. На Нюрнбергском процессе военных преступников отобрали из общего числа потерпевших поражение, но если в руки судей такой «герой» попался бы в мирное время за предумышленное убийство всего одного человека, то, вероятнее всего, он приземлился бы на электрическом стуле. Мы способны сохранять видимость цивилизованности лишь какое-то время. Наступает такой момент, когда, даже сосчитав про себя до десяти, мы уже не в состоянии остановить повальное помешательство, периодически доводящееся до точки кипения. Я бы назвал это явление «стремлением к эмоциональной разрядке», поскольку по сути своей оно является альтернативой «стремлению к власти», который каждый индивидуум жаждет и достижению коей ему всемерно препятствуют. Люди ищут благовидный предлог, — найти который в работах Ницше, Оруэлла и Маккиавели не составляет труда, — дабы по взаимному согласию изрыгнут сдерживаемый гнев и расстройство в санкционированной государством гекатомбе*. Под одобрительный гул толпы, именуемой нацией, во вселенском казино начинается игра по крупному с дегуманизированым объектом ее стадной ненависти, — врагом, — дающая шанс отхватить изрядный куш или вылететь в трубу. — 106 —
|