Все это несомненно означает, что либералы новейшей формации давно уже стали не демократами, а гегемонистами; не плюралистами, а монистами — защитниками режима однопартийной демократии. Эти же превращения наблюдаются в поведении мирового либерального гегемона США. В его тактике роль мирового козла отпущения отводится России. Манипуляторы глобализма делают из России то же самое, что манипуляторы номенклатурной приватизации делают из КПРФ,— изгоя цивилизованного общества, которого необходимо вывести из игры любой ценой. При этом эксплуатируются два образа. Один — мирового агрессора, которого необходимо добить; другой — источника мирового криминального хаоса, который предстоит пресечь установлением надежного протектората. Надо сказать, в данном случае манипуляторы попадают в собственную ловушку: в условиях грозно поднимающегося Китая делать из России мировое пугало и главный объект милитаристских забот НАТО — явно неадекватная стратегия. Но стереотипы либеральной идеологии не менее сильны, чем стереотипы коммунистические: они закрывают реальность. Американскому населению уже через несколько лет предстоит убедиться, что безопасность его страны поставлена под угрозу играми антироссийской пропаганды, создающей ложную мишень в условиях, когда действительно грозные вызовы ожидают США совсем с другой стороны. Это доктринальное упорство в последовательном игнорировании реальности само по себе свидетельствует о кризисе идеологии либерализма, выступающей в роли слепого поводыря слепых. Но еще более убедительным свидетельством агонии великого учения является его роль саморазрушителя модерна. Тактика разрушения поначалу выглядит как хитроумие нового гегемона, направляющего деструктивные импульсы вовне. В условиях когда гегемон уже достаточно скомпрометировал себя крайней бесцеремонностью в роли победителя, его стратегия состоит не в том, чтобы завоевать доверие, а в том, чтобы разобщить оппозиционные ему силы и помешать альтернативам. С этой целью выдвигается ряд манипулятивных доктрин, призванных обессилить потенциальную оппозицию однополярному миру. Первой из таких идеологических провокаций стала концепция конфликта цивилизаций. В ее лице мы несомненно имеем дело с вызовом спровоцированной архаики. Если Новое время формировало единые цивилизованные пространства, нейтральные в этноконфессиональном отношении, то есть предлагающие людям игру с едиными правилами и единую перспективу социальной достижительности, то теперь нам объявляют о движении назад — к этническим и конфессиональным водоразделам. — 138 —
|