|
«Известно ли вам, почему Клубков не выполнил задания?», – спрашивают у Крайнова. «Мне Клубков об этом рассказывал после того, как он возвратился из плена в Москву, – отвечает командир. – Клубков мне говорил, что он, подойдя к цели, заметил немцев и возвратился к другой цели, но так как уже часть деревни горела, он ушел на сборный пункт, где я его ожидал, но был по пути в 100-150 метрах от сборного пункта задержан немцами». Эти показания как-то не вяжутся со словами Клубкова. Вначале ведь он говорил, что был схвачен после того, как поджег дом. Теперь выясняется, что он ничего не поджигал. «Возвратившись из плена, Клубков рассказывал вам что-либо о Космодемьянской?» – продолжают интересоваться у его командира. «Клубков, возвратившись из плена, в разговоре со мной ничего о Космодемьянской не рассказывал и ее судьбой не интересовался, даже не спросив у меня, где она и что с ней». Поразительное равнодушие! Подвигом Зои восхищается вся страна, и только ее боевому товарищу судьба героини оказывается безразличной. Нет, так советские люди не поступают! Подозрений накопилось более чем достаточно. 2 марта 1942 года начальник Особого отдела НКВД Западного фронта Л. Цанава[144] санкционирует арест Клубкова. В бумаге написано четко – статья 58 УК РСФСР, пункт 1; измена Родине… …У него было достаточно времени, чтобы вспомнить все. С какой-то фотографической, что ли, ясностью всплывали в памяти события той страшной недавней ночи. Снова и снова видел он, как входит в Петрищево. Видел лица немцев – четко, как в кино. Слышал лай деревенских собак, смешанный с германской речью… Он потерял уже счет времени, день смешался с ночью, сон с явью, допросы сменяли один другой, и кошмару этому, казалось, не будет ни конца, ни края. Когда приводили его от следователя обратно, в маленькую, ставшую теперь для него домом камеру в Новинской тюрьме, он, как подкошенный, падал на жесткую шконку, засыпал в забытьи, и всякий раз надеялся, что увидит во сне родную деревню… Или на худой конец не будет никакого сна, а только черная, всасывающая пустота. Но кошмар ноябрьской ночи не отпускал его, с каждым разом терзал все сильнее. Уже на первом же допросе он начал признаваться в содеянном – «колоться», как именовал процесс этого самоистязания его следователь. Он рассказал, как поймали его немцы. Как начали избивать. Как привели на рассвете Зою. «Стали спрашивать, знаем ли друг друга. Я сначала отрицал, а потом, после того как меня избили, я сказал, что знаю ее. Ее также избили, и она сказала, что знает меня. Сказал я также, что вместе с Зоей шли поджигать деревню. Далее офицер стал спрашивать, откуда и кем послан. Я сказал, что воинской частью, ни названия, ни места расположения части не сказал. (…) Затем Зою увели». — 175 —
|