|
За две недели до конгресса в Эссене – когда делать что-либо было заведомо поздно – состоялось «совещание представителей заинтересованных в танце учреждений и лиц». Оно стало одной из последних публичных дискуссий современного танца с участием самих танцовщиков. Руководители ВОКСа (Всесоюзного общества культурной связи с заграницей) все же сочли поездку на конгресс «представителей нашего танца… крайне желательной». Было решено отправить Сидорова с основным докладом и балетмейстеров с «содокладами и информационными сообщениями, с демонстрацией танцев всех школ и направлений». Помощь в получении паспортов была обещана. Начались просмотры. Два танца показала студия Вербовой; Вера Майя отказалась выступать; Чернецкая усомнилась: «нужно ли нам ехать? Успеем ли собраться? Можем ли показать что-нибудь отличное от имеющегося за границей?» Она сокрушалась, что у нас «проблема танца не ставится всерьез». К ней присоединились Улицкая и Гремина, говорившие об отсутствии «танцев, которые могли бы отразить наше советское лицо». О репертуаре забеспокоились и представители власти, заявив, что «у некоторых балетмейстеров еще не изжиты мистически-эстетские настроения» и потому «с целым рядом номеров мы не можем показаться в рабочих районах Рура». К тому же, прибавил он, на поездку нет средств; этим вопрос был закрыт[449]. Предпочитая не спорить с властью, Сидоров предложил возложить «идеологическое руководство танцами» на соответствующий государственный орган – Главискусство (Главное управление по делам художественной литературы и искусства, отдел Наркомпроса). Совещание постановило командировать в Эссен только Сидорова, а танцовщикам предоставить возможность поездки за свой счет (в конце концов никто из них, включая Сидорова, поехать не смог). Кроме того, было решено созвать международный конгресс танца в 1929 году в Москве, а также создать национальную ассоциацию танца[450]. Первое – крайне интересное – предложение, кроме приглашения отдельных танцовщиков, продолжения не имело. Второе также оказалось нежизнеспособным. Ассоциация танца уже существовала в Ленинграде; ее активистка Милица Бурцева критиковала «эстетические упражнения» дунканистов. Свободный танец, по ее словам, вырабатывает «легкость и расслабленность», воспитывает «культ отрешенности, буржуазного мистического искусства». Преподаватели пластики «заставляют учеников заучивать какие-то позы, прививая им внешнюю красивость». В противоположность этому, она подчеркивала гигиеническое значение танца для укрепления у женщин брюшных и тазовых мышц. Настоящая красота, объясняла Бурцева, «есть прежде всего понятие классовое… Здоровое тело с хорошо развитой и эластичной мускулатурой и связками, с подвижными и гибкими суставами всегда будет красиво и выразительно»[451]. — 72 —
|