|
– Я ставлю бутылку водки, – сказал я, – а ты целый час говори Гиацинте одни комплименты. – Только водку вперед, – нахмурился Петрович, – и полкурицы на закуску. Я вытащил бутылку "Кубанской" и поставил перед его носом. Через пять минут на кухне появился заметно повеселевший Петруша и, вальяжно развалившись на стуле, сказал: – Как поживаете, прекрасная Гиацинта? – Неплохо, деревянный человечек, – ответила она. – А ты как, в дурдом еще не собираешься? Могу тебя отвезти. – Ах, дорогая Гиацинта, без тебя мне там будет скучно! – Неужто ты желаешь, чтобы я с тобой в дурдоме поселилась? – Да, и непременно в той же палате, ибо я вас безмерно обожаю. – Это когда же ты, Петруша, успел влюбиться? После стакана водки? – Влюблен я в вас давно, а осмелел только сейчас. – Сладко поешь, – сказала она, – но что-то не очень верится. – Вы тонки, изящны и непредсказуемо алертны, вы покорили мое сердце… – и Петрович стал разливаться медовыми реками, описывая достоинства Гиацинты. Я наблюдал, как змеи в ее глазах отступили и уснули в глубине души. Когда ее сердце оттаяло и потеплело, я налил ей в рюмку водочки и спросил: – Не могла бы ты, дорогая Гиацинта, поведать о том, как просветлялась мифическая Нимфетка? – Ну хорошо, – ответила она. – Нимфетку так прозвали за необычайное выражение ее глаз. В семьдесят седьмом году ее отыскал Костюня в одном из московских кафе. Она была поразительно тонка и изящна. Ей едва исполнилось семнадцать лет, а сейчас уже двадцать четыре. Он тут же притащил восточную красавицу в элиту, где все стали за ней ухлестывать. Затем ею увлекся Мэтр, был у него с ней роман, в течение которого он ввел ее во все дома Москвы. Когда Али увидел Нимфетку, он тут же в нее влюбился. Она прожила у нас в Очаково два месяца. Али неистово любил ее, а она старалась перенять тайное знание, только Али ничего ей не рассказывал. Тогда она стала гоняться за мной. "Научи меня попадать в потусторонний мир", – умоляла она. Она лизала мне ноги, ползая за мной по земле в магазин, обдирая себе все лицо об асфальт. Я пряталась от нее в туалете, а она лежала под дверью и поджидала меня. "Тебе, дорогая, не надо никаких иных миров, – отвечала я, – ты, как никто из предыдущих барышень, фанатически стремишься сделать карьеру в эзо-элитарном круге Москвы. Поэтому я тебе ничего не скажу". Но из Очакова ее невозможно было выселить. Однажды Сахарный пришел к Али и, увидев Нимфетку, влюбился. А в качестве признания в любви прыгнул, как кот, на нее сзади, обхватив талию ногами. Она заметалась по хате, ища помощи, и, стеная, упала на пороге. Сахарный сжимал ее и не отпускал. Я была рада: наконец-то она попалась. Сахарный отпустил ее под обещание, что Нимфетка придет к нему жить, а он объяснит ей тайный смысл труда Ницше "Так говорил Заратустра". И она ушла на три месяца к Сахарному, и провела их любовно и преданно. Она слушала про Заратустру и училась играть на фоно, тыкая тонким пальцем три месяца в клавиши. Вдруг Сахарный понял, какая у нее низкая душа, и прогнал ее навсегда. Далее она безумно влюбилась в Адмирала и пыталась у него чему-то научиться, а через несколько месяцев Нимфетка уехала просветляться в пустынь к отцу Тавриону. За две недели она ввергла обитель в смуту. Монахи стали уговаривать ее вернуться в Москву, а она отвечала: "Изыди, сатана". Наконец, сам отец Таврион сказал: "Сестра, надобно вам покинуть сию святую обитель". — 309 —
|