|
— Богиня, которую выкрали. И бедный «Давид»… — Зачем такие резкие слова? Их не выкрали, их конфисковали. — А что значит эта надпись? — Горожане поставили эту статую здесь как предупреждение всем, кто помышляет о тирании во Флоренции . Юдифь с мечом в руке — это мы, доблестные граждане Флоренции, Олоферн, чья голова вот-вот будет отсечена, — это наши недруги, враждебные партии. — Значит, на этой площади покатится множество срубленных голов? Выходит, мы в войне друг с другом? Граначчи не ответил на этот вопрос, но настоятель Бикьеллини признался: — Боюсь, что ты прав, Микеланджело. Микеланджело сидел в его кабинете, кругом были полки с манускриптами в кожаных переплетах, на столе грудами лежали исписанные листы: настоятель заканчивал какое-то сочинение. Грея руки, он совал их в рукава черной августинской сутаны. — Мы провели кое-какие реформы в области налогов и нравов. Управление у нас стало демократичнее, в нем участвует больше граждан. Но администрация скована по рукам и ногам, она ничего не может сделать, пока тот или иной ее акт не одобрит Савонарола. Если не считать кружка самоотверженных живописцев в мастерской Гирландайо, художники и искусство совсем захирели во Флоренции. Росселли болел, его мастерская была закрыта. Двое родственников делла Роббиа, унаследовавшие профессиональные навыки Луки, стали священниками, Боттичелли писал только на сюжеты, навеянные ему проповедями Савонаролы. Лоренцо ди Креди, ученик Верроккио, занялся лишь реставрацией работ фра Анжелико и Учелло и ушел в монастырь. — Я не раз думал о тебе, — говорил настоятель. — В особенности когда Савонарола выступил с проповедью для художников. У меня сохранились кое-какие записи этой проповеди, поверь, совершенно точные. «В чем заключается красота? В красках? Нет. В формах? Нет! Господь — вот сама красота. Молодые художники пишут то какую-то женщину или какого-то мужчину, то Магдалину, то Богородицу, то Святого Иоанна, и вот уже их образы появляются на стенах церквей. Это величайшее извращение, надругательство над святыми истинами. Вы, художники, творите зло, вы наполняете храмы суетными изображениями…» — Я уже слыхал обо всем этом от моего брата. Но если у Савонаролы такая власть… — Да, у него такая власть. — …тогда, пожалуй, мне не надо было возвращаться во Флоренцию. Что мне здесь делать? — А куда бы ты мог деться, сын мой? Микеланджело не ответил. В самом деле, куда? В день нового, 1490, года большая толпа народа вышла на площадь Сан Марко и окружила монастырь, вздымая горящие факелы и крича: — 248 —
|