|
— У вас нет друзей помоложе? — Теперь уже нет. Но я все-таки счастлива. Разве не странно, Буонарроти, что девушка, выросшая в крайней нищете, смогла так легко и просто приспособиться к этой вот роскоши? — Не знаю, мадонна. Все это так далеко от моих интересов. — Что же у вас за интересы? Помимо скульптуры, конечно. — Поэзия. — Он страдальчески улыбнулся. — Я потратил две бессонных ночи, чтобы написать вам сонет. — Вы написали мне сонет? — изумилась она. — Мне никогда еще не писали сонетов. Можно его послушать? Микеланджело густо покраснел. — Не думаю. Но я перепишу его и принесу вам. Вы прочитаете его наедине. — Ну, зачем же вы так смущаетесь? Всегда приятно знать, что кто-то к тебе неравнодушен. Я принимаю ваше стихотворение как комплимент. Микеланджело опустил глаза. Как признаться ей, что подобная игра для него столь же нова, сколь и тароккино? Как дать ей понять, что все его существо охвачено жарким огнем страсти? Он поднял взор и увидел, что она пристально смотрит на него. Она ясно читала все его чувства. Она вложила свою руку в его руки и впилась взглядом в его оробевшее, сконфуженное лицо. Эти короткие минуты решили дело. — Что это свалилось на твой нос, Микеланджело? — Окорок. — С прилавка мясника? И как же ты не успел уклониться? — Тот, кто живет близ Везувия, не успевает бежать от лавы: лава заливает его прежде, чем он поймет, что она подступила. — Была у тебя любовь? — В некотором роде. — Любовь всегда бывает в некотором роде. — А бывает любовь просто, без всяких условностей? — Право, не знаю. Люди порой вступают в брак по политическим соображениям, — вот, например, Виоланта Бентивольо вышла замуж за Пандольфо Малатеста в Римини; на свадьбе у них всем распоряжался твой друг Альдовранди. Бывает, женятся лишь для того, чтобы обзавестись детьми и жить поэкономней, — тогда берут в жены крестьянок; бывает, что сходятся ради удовольствий, из стремления к роскоши, к нарядам… вот как я… — Ну, а какие чувства друг к другу у нас с тобою? Она выпрямила спину, шелк ее платья, всколыхнувшись, резко зашуршал. Кованым носком своего модного башмака она тронула ногу Микеланджело ниже колена. Все у него внутри как бы перевернулось. — Мы ведь оба молодые. Отчего бы нам просто не хотеть друг друга? И вновь он, бессонный, всю ночь метался в постели; его горящее лицо уже не хотело зарыться в ложбинку между ее грудей — нет, он хотел теперь прижаться к ее телу всем своим телом. Невыносимое томление жгло и мучило его. Лежа в темной комнате, он снова и снова слышал ее слова, весь дрожа, как в лихорадке. — 232 —
|