ежедневно, и самая мысль, что они могут отказаться от нее, была для меня невыносима. Что скрывалось за этим - гордость или любовь к рабочим и страстная приверженность истине - кто знает? Однажды утром на очередном митинге, на который я пришел, не зная, как поступить, я внезапно прозрел. Само собой с моих губ сорвалось: - Я не притронусь к пище, если вы не сплотитесь и не будете продолжать борьбу до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение или пока вы сообща не покинете фабрик. Рабочие были как громом поражены. По щекам Анасуябехн покатились слезы. Рабочие закричали: - Не вы, а мы должны объявить голодовку. Будет чудовищно, если вы будете голодать из-за нас. Простите нас за нашу слабость, мы останемся верны своей клятве до конца. - Нет никакой необходимости, чтобы вы объявляли голодовку, - ответил я, - достаточно будет, если вы останетесь верными своей клятве. Вы знаете, что средств у нас нет, и мы не хотим продолжать забастовку за счет общественной благотворительности. Поэтому необходимо как-нибудь заработать себе на жизнь, тогда забастовка, как бы она ни затянулась, будет вам не страшна. Что же касается моей голодовки, то я прекращу ее лишь тогда, когда дело будет улажено. Тем временем Валлабхаи пытался найти для забастовщиков какую-нибудь работу при муниципалитете, но надежды на успех было мало. Тогда Баганлал Ганди предложил нанять некоторых рабочих для того, чтобы носить песок на стройку школы ткачества в ашраме. Рабочие приветствовали такое предложение. Анасуябехн показала пример. Она первая поставила себе на голову корзину с песком из русла реки, а за ней потянулся бесконечный поток рабочих с корзинами на головах. На это зрелище стоило посмотреть. Рабочие почувствовали новый прилив энергии и пришли в таком количестве, что нам стало трудно выплачивать им заработную плату. Моя голодовка, однако, имела и свою отрицательную сторону. Как уже говорилось в предыдущей главе, я был в тесных, дружественных отношениях с — 402 —
|