|
После того как жизнь давно уже положила конец переписке с другом моей юности, мне довелось встретиться с одним человеком из того города, где друг мой был журналистом. Я спросил о нем, ибо не переставал любить его. "Ему жилось плохо, — сказал мне этот человек, — он едва зарабатывал себе на хлеб, в конце концов стал у меня писцом и вскоре умер от болезни легких". Это известие заставило сжаться мое сердце, ибо я знал, что этот идеалистически настроенный, белокурый юноша расстался тогда под гнетом обстоятельств со своей юношеской любовью с таким чувством, что в дальнейшем ему было решительно все равно, что принесет ему жизнь. Он не придавал никакого значения своей жизни, раз она не могла быть такой, какая вставала перед ним как идеал во время наших прогулок по переулку. В общении с этим моим другом мое тогдашнее анти-вагнерианство проявилось в наиболее сильной форме. Но в этот период оно сыграло большую роль в моей душевной жизни. Я всюду старался искать музыку, которая не имела бы ничего общего с "вагнерианством". Моя любовь к "чистой музыке" с годами все возрастала, мое отвращение к "варварству" "музыки как выражения" все увеличивалось. И при этом судьба постоянно сталкивала меня с людьми, которые почти без исключения были почитателями Вагнера. Все это немало способствовало тому, что мне — уже гораздо позднее — было очень трудно прийти к пониманию Вагнера, интерес к которому как к значительному культурному явлению вполне естествен. Но эти усилия принадлежат уже к более позднему периоду моей жизни. В описываемый же период я находил, к примеру, "убийственно скучным" представление "Тристана", на которое мне однажды пришлось сопровождать одного из моих учеников. В тот же период завязалась еще одна значительная для меня юношеская дружба с одним молодым человеком[34]. Все в нем представляло полную противоположность белокурому юноше. Он чувствовал себя поэтом. С ним также мы долго и оживленно беседовали. Он пылал страстью к поэзии и с ранних лет брался за великие задачи. Когда мы с ним познакомились, он уже был автором трагедии "Ганнибал" и многих лирических стихотворений. Вместе с этими друзьями я посещал в Высшей школе шрёэровские "Практические занятия по словесному докладу и письменному изложению", которые пробуждали как в нас троих, так и во многих других интерес к прекрасному. Мы, молодые люди, могли читать здесь свои произведения, которые Шрёэр тут же обсуждал с нами, возвышая наши души своим изумительным идеализмом и способностью к благородному воодушевлению. — 34 —
|