В один прекрасный день его осенила мысль возродить венский "Дойче вохеншрифт", который я недолго редактировал в Вене несколько лет тому назад. С помощью этого журнала он собирался создать политическое течение, которое направило бы тогдашний "либерализм" к более национальной и духовно свободной деятельности. Он полагал, что вместе с ним и я мог бы работать в этом направлении, но это было невозможно. В восстановлении журнала я также отказался принимать участие. Форма, в которой я все это ему сообщил, привела к недоразумениям, разрушившим вскоре нашу дружбу. Однако из этой дружбы возникло и нечто иное. У этого человека были очень милая жена и свояченица. Он ввел меня в свою семью, которая, в свою очередь, познакомила меня с другой семьей. И здесь произошли события, которые были словно отражением той замечательной взаимосвязи человеческих судеб, с которой я уже однажды встретился в Вене. Там я поддерживал близкие отношения с членами одной семьи, глава которой, все время оставаясь незримым, душевно-духовно стал так близок мне, что после его смерти я говорил о нем в надгробной речи как о самом лучшем друге. Благодаря его семье моей душе предстала истинная духовная сущность этого человека. В подобные же отношения я вступил с главой семьи, с которой я познакомился благодаря свободомыслящему политику. Глава этой семьи умер незадолго до этого; вдова его была погружена в благочестивые мысли об умершем. Обстоятельства сложились так, что я покинул квартиру, которую занимал в Веймаре, и снял помещение в их доме. Это была библиотека покойного. Обладая многосторонними духовными интересами, он, как и глава той венской семьи, уклонялся от общения с людьми, жил в своем собственном "духовном мире", слывя в обычном мире "чудаком". Я чувствовал, что как этот человек, так и тот другой, с которыми я не мог встретиться в физической жизни, проходят через мою судьбу как бы "за кулисами бытия". В Вене возникла тогда прекрасная связь между семьей того знакомого "незнакомца" и мной; а в Веймаре между этим "знакомцем", его семьей и мной возникло нечто более значительное. Собираясь говорить об этих "незнакомых знакомцах", я отдаю себе отчет, что все сказанное мной будет сочтено большинством людей за нелепую фантазию. Ведь речь идет о моем сближении с этими человеческими душами в той области мира, в которой они пребывали, пройдя через врата смерти. Каждый человек имеет внутреннее право вычеркнуть из круга своих интересов вопросы, касающиеся этой области; но совсем иное — смотреть на них только как на фантастические измышления. И тому, кто придерживается подобной точки зрения, я должен сказать, что источники такой душевной организации, исходя из которой можно с уверенностью говорить о духовном, я всегда искал в таких областях точных наук, как математика и аналитическая механика. Следовательно, при изложении последующего меня нельзя упрекнуть в легкомысленной болтовне, лишенной всякой ответственности за сказанное. — 133 —
|