Однако чем дольше Мигель находился на арене, тем сильнее Рафи удивлялся. Вроде бы бой шел, как надо. Рафи не мог на слух определить, где и как ошибается матадор. С быком творилось что‑то странное, это так. А матадор, кажется, был очень даже неплох. Но то и дело по толпе пробегал недовольный ропот. Чувствовалось, что еще немного, и на песок арены полетят подушки, на которых сидели зрители. — Что происходит? — спросил юноша у Вероники. — Не понимаю, — ответила она. — Я ничего не понимаю… Такого я никогда не видела. Он делает что‑то странное… — Что? Что? — Не знаю, как объяснить. — Просто скажи, что ты видишь. — Он даже на шаг не отходит от быка. Не отпускает его. Впечатление такое, что они приклеены друг другу… — Как это возможно? — Я не знаю, Рафи, говорю же тебе… Никогда такого не видела. — Почему это не нравится им? — Рафи кивнул в сторону кричащих от оскорбления зрителей. — Понимаешь… Это выглядит очень странно. Они не привыкли к такому. Не очень зрелищно… Не знаю, понравилось бы тебе. Выступление Мигеля закончилось провалом. Единственное, что спасло матадора от окончательного освистывания, — то, как он убил быка. Его последний удар был настолько безупречен, что часть зрителей сменила гнев на милость и наградила тореро жидкими аплодисментами. Рафи сидел красный, будто это он только что едва не опозорился на арене. Вероника тоже подавленно молчала. — Ладно, — наконец, сказал юноша. — Отведи меня к нему. На арене уже показывал свое мастерство другой тореро. Его публика встречала куда лучше. Они нашли Мигеля на конюшне. Он беседовал о чем‑то с рехонеадором[1], которому предстояло, судя по афишам, завершить сегодняшнее представление. Увидев Рафи и Веронику, Мигель закончил разговор и подошел к ним. Рафи молчал, не зная, что сказать. Он чувствовал, что матадор вовсе не нуждается в утешении. От него не исходил запах поражения. Это немного сбило юношу с толку. Разговор начала Вероника. — Привет, Мигель. Рада, что ты цел. Мы с Рафи специально пришли посмотреть на тебя… — Спасибо. Если бы я знал, что вы придете, я посвятил бы этого быка тебе, красавица. В голосе Мигеля Рафи тоже не уловил ни нотки горечи или неудовольствия. Похоже, тот действительно не понимал, что его выступление едва не провалилось. От этого Рафи стало неловко вдвойне. Мало того, что его друг оказался неважным тореро, он еще настолько самоуверен, если не глуп, что не понимает таких простых вещей. — 26 —
|