|
Итак, мы видим, как вся эта давно знакомая критическая критика, достаточно охарактеризованная уже в «Святом семействе», снова, — как будто бы ничего не произошло, — выступает перед нами со всеми своими мошенничествами. Удивляться этому не приходится, ибо ведь наш святой муж сам жалуется на стр. 140, что «Святое семейство» «отрезывает у критики всякую возможность дальнейшего развития». С величайшим негодованием упрекает святой Бруно авторов «Святого семейства» в том, что они, с помощью химического процесса выпаривания, перевели бауэровскую критику из её «жидкого» агрегатного состояния в «кристаллическое» состояние. Стало быть, «институты нищенства», «метрическое свидетельство совершеннолетия», «сфера пафоса и громоподобных аспектов», «мусульманская аффектация понятий» («Святое семейство», стр. 2, 3, 4[36] по критической «Literatur-Zeitung») — всё это является-де бессмыслицей лишь до тех пор, пока это понимается «кристаллически»; ну, а двадцать восемь исторических ошибок, обнаруженных в экскурсе, который критика делает в область «злободневных вопросов английской жизни», — разве это, если взглянуть на них с «жидкой» точки зрения, не ошибки? Настаивает ли критика на том, что с жидкой точки зрения она a priori67 пророчески предсказала науверковский инцидент — после того как он давным-давно произошёл у неё на глазах, — а не конструировала его post festum68? Настаивает ли она ещё на том, что слово marechal с «кристаллической» точки зрения может означать «кузнец», но с «жидкой», во всяком случае, должно означать «маршал», или, что если, при «кристаллическом» понимании, слова «un fait physique» могут значить «факт, относящийся к материальной природе», то их истинный, «жидкий» перевод должен гласить «факт физики», или, что «la malveillance de nos bourgeois juste-milieux»69 в «жидком» состоянии всё-таки значит «беззаботность наших добрых бюргеров»? Настаивает ли она на том, что с «жидкой» точки зрения «дитя, которое не становится, в свою очередь, отцом или матерью, есть, по существу своему, дочь»? Что кто-нибудь может иметь своей задачей «изобразить как бы последнюю скорбную слезу прошлого»? Что различные привратники, «львы», гризетки, маркизы, жулики и деревянные двери в Париже в своей «жидкой» форме суть не что иное, как фазы таинства, «понятию которого вообще присуще — полагать себя в ограниченной форме и это ограничение, в котором выражается это таинство благодаря своей всеобщей сущности, вновь уничтожать, ибо самая эта сущность есть только результат своего внутреннего саморазличения, своей деятельности»? Что критическая критика в «жидком» смысле этого слова «идёт неудержимо своим путём, победоносная и уверенная в победе», когда она в каком-либо вопросе сперва утверждает, что раскрыла его «истинное и всеобщее значение», потом признаёт, что она «не хотела и не имела права выйти за пределы критики», а в конце концов заявляет, «что она должна была бы сделать ещё один шаг, но этот шаг был невозможен, потому что… он был невозможен» («Святое семейство», стр. 184[37])? Что с «жидкой» точки зрения «будущее всё ещё — дело» критики, хотя «судьба и может решать, как хочет»; что с жидкой точки зрения критика не совершала ничего сверхчеловеческого, когда она «становилась в противоречие со своими истинными элементами, — противоречие, которое нашло уже своё разрешение в этих самых элементах»? — 66 —
|