|
— Вы уверены, что Литвиненко знал об этой записи? — Отлично знал. Это было ещё одним звеном в комбинации: они отрезали нам путь к отступлению, потому что кассету Березовский отдал Ковалеву. Директор назначил разбирательство. Кстати, должен сказать, все комиссии работали очень объективно. — Как скоро вы поняли, что коллеги изменили свое отношение к вам? — Сразу же. Может, в открытую никто своих чувств не выражал, но холодок я почувствовал. Началось постепенное отторжение. Одновременно по нам начали работать оперативные службы. «Наружка», прослушка — весь комплекс мероприятий. В первую очередь «вели», конечно, Литвиненко, но контроль шел и за остальными. Все это вместе взятое создавало жуткое психологическое состояние. Не с кем было даже поговорить, посоветоваться. Литвиненко же всячески этот психоз раздувал. Постоянно давил, угрожал. Пугал, что скоро всех нас арестуют, подбросят наркотики или патроны. Что лично меня должны убить руками МВД. — Вы оказались загнаны в угол? — Именно так — пристать было некуда. Но Литвиненко нас успокаивал. Говорил, что Боря хочет расставить своих людей. Были разговоры, что начальника нашего управления Хохолькова снимут, его место займет Гусак. В общем, никого не забудут. — Вы этому верили? — Допустим, мне никаких должностей не обещали… Я просто уже оказался в этой группе, пошел до конца. И пришел — к тому, что оказался фактически опозорен… * * *Центр Костромы совсем не похож на городской. Маленькие двухэтажные домишки, разбитые узкие улицы. Правда, в этом и заключается костромской шарм: стоит отъехать чуть в сторону — и ты попадаешь в царство ширпотребовской типовой застройки, где сквозь одинаковые шторы мерцают одинаковые люстры «каскад» — верх мечтаний советского человека (25 рублей, как сейчас помню)… Улица Шагова — из разряда таких «каскадов». Сплошь утыкана осточертелыми пятиэтажками. Но именно ей было суждено сыграть главную роль в нашей истории. Когда человек попадает в экстремальную ситуацию, ему обязательно врезается в память какая-то деталь — сущая ерунда. Все остальное со временем стирается, притупляется — даже самое важное, но деталь эта запоминается навсегда. Я знаю это по себе. Помню, как меня арестовывали. Уже позабылись лица тех, кто приезжал за мной, разговоры, которые мы вели. Но огромный рекламный щит газогенераторов, который высился над моей машиной, припаркованной у обочины Волоколамки, остался в памяти навсегда. И стоит мне закрыть глаза, первое, что я вижу, — этот щит, давно уже заклеенный-переклеенный новой рекламой. — 147 —
|