|
Но самое главное — до этого же еще не дошло. И когда еще дойдет? И дойдет ли? "Ра-2" совсем не так плох! Вот уж что верно, то верно. Пусть до Барбадоса на самом деле не шесть недель, а восемь, пусть плавучесть хижины никто не испытывал, но последний тезис был вне всяких сомнений: "Ра-2" держится молодцом, его погружение пока что не доставляет конкретных неудобств. Эффект его — чисто отвлеченный, абстрактный. И, пожалуй, эмоциональный — мы весьма отчетливо помнили последние дни на "Ра-1". И все-таки мы опять споткнулись на той же колдобине — "Ра-2" не вполне симметричен. Правда, его слабым местом была уже не корма, а нос. Волны заливали нос и уходили, просачиваясь между "сигарами", папирус успевал намокнуть, а высохнуть не успевал. Лодка была построена не идеально. К тому же она перестояла в порту, зря расходуя запас непотопляемости. Но поздно об этом жалеть, и бранить, кроме себя, некого. Нужно было выпутываться, и чем раньше, тем лучше… Собрался совет: капитан, провиантмейстер, кок, врач. Полистали книгу, где были учтены запасы нашего продовольствия, и приговорили к выбросу добрую треть. Описание акции опускаю. Меня с детства учили беречь хлеб, ругали, если крошку ронял на пол, а тут… За "Ра" потянулся длиннющий шлейф: плыли норвежские, египетские, русские хлебцы, плыли рис и кофе, макароны и сухофрукты… Прости нас, Ивон! Радовались рыбы и обезьяна. Мы наполовину завалили провиантом корзину, где Сафи сидела днем. Она никогда не видела такого изобилия и лопала все подряд без разбора… Повторялась история прошлого плавания. В нем четко прослеживались два этапа: на первом, до отплытия, мы тащили на корабль, что только могли, а на втором — после старта — принимались дружно и азартно выбрасывать все, что можно. Психологически это объяснимо: если вдруг обнаруживаешь, что папирус впитывает воду чересчур интенсивно и корабль оседает чуть ли не на глазах, многие вещи становятся лишними. Погода испортилась еще с вечера, а ночью, проснувшись, я испытал самый настоящий, банальный страх. Даже в хижине чувствовалось, с какой необычайной скоростью мы летели. Океан ревел, корабль бросало, в дверном просвете появлялись и исчезали огромные пенные гребни… Холодок стал карабкаться по позвоночнику. Но тут я услышал голос Сантьяго: он звал меня на вахту. Бояться времени не было — надо было работать. Такого шторма я еще не видывал! Не менее семи баллов. Волны высотой с трехэтажный дом шли бесконечной размеренной чередой. Когда мы забирались на их гребень, казалось, что разверзается бездна. Сантьяго на этот раз не дал мне правое весло, и я два часа простоял "на стреме", изредка помогая. — 150 —
|