|
Попытка Мазепы увлечь Малороссию к измене была последнею: народ не откликнулся на гетманский призыв, и нарвский победитель стал полтавским побежденным: нравственные и материальные средства оказались на стороне царя, на стороне единства России. Полуботок с товарищами попытались мирными уже средствами противодействовать приравнению, и эта попытка не удалась; царь обратился опять к тому большинству, которое стало на его стороне в 1708 году. В другой козацкой стране, на Дону, также научились из булавинского опыта, что борьба козаков с государством была невозможна и при самых неблагоприятных для государства обствоятельствах: донцы были спокойны, спокойно брали свое жалованье: 17142 руб. денег, 7000 четвертей ржи, 500 ведр вина. Но козацкие силы отливали далее на восток, в степь, на Яик, ибо там козак имел настоящее свое значение, там он стоял на стороже Русской земли, постоянно бился с степняками, разминал в широком поле плечи богатырские в борьбе с поганью. В 1725 году приехал в Петербург с Яика легкой станицы атаман Арапов с товарищами и просил позволения завести поселение и построить крепость для оберегания границы на заставах по Яику, выше Яицкого городка, на устье реки Сакмары, близ башкирцев, где переправляются и ходят в Россию неприятельские каракалпаки и киргиз-кайсаки и ближним к тому месту городам причиняют большое разорение и людей в плен забирают. Сенат согласился, но с условием, если яицкий атаман и все войско пожелают и усмотрят надобность в этом новом поселении для оберегания границы; но и в таком случае быть Арапову и товарищам его под смотрением войскового атамана и других яицких старшин и Козаков, и Военная коллегия должна подтвердить им накрепко, чтоб они отнюдь беглых, как великороссиян, так и малороссиян, не принимали. Граница России с степными кочевниками переносилась все далее и далее на восток: вместо Днепра и Оки, как было прежде, она очутилась теперь на Яике. Здесь каракалпаки и киргизы играли роль старинных половцев и татар, сильная Орда Калмыцкая, зашедшая к Волге, охвачена была государством и понапрасну билась в его крепких объятиях. Мы видели, что при Петре с калмыцкими отношениями к России была связана деятельность астраханского губернатора Волынского. Волынский принадлежал к числу тех людей, которые всем были обязаны Петру и которые, однако, имели побуждение не очень печалиться о смерти великого преобразователя; подобно Меншикову и Феодосию, Волынский мог думать, что событие 28 января 1725 года избавит его от беды. Он потерял расположение Петра своими поступками, своим старовоеводским поведением; на него наложен был штраф за то, что выдал жалованье своим подчиненным без ассигнаций Штатс-конторы; упомянутый уже нами поступок его с Мещерским возбудил сильное неудовольствие. В своих бедах Волынский и жена его прибегали обыкновенно к ходатайству Екатерины; Волынский всеподданнейше доносил ей о всех делах, как царствующему государю; например, в марте 1723 года он писал ей: «Вашему императорскому величеству всеподданнейше доношу: персидский посол сюда прибыл, который объявил о себе, что он от шахова сына, который ныне короновался шахом, отправлен полномочным послом и имеет просить ваше величество о войсках для обороны от их неприятелей, также, ежели повелено ему будет от вашего величества вступить в какие трактаты, велено ему так заключить, на каких кондициях ваше величество изволите. Донесши сие, всемилостивейшая государыня, всеподданнейше и нижайше прошу ваше императорское величество содержать меня, сирого и последнего вашего раба, и милостиво не оставить в материнской милости и милостивой протекции». — 403 —
|