|
Кончилось Никоново дело; но печальное впечатление, какое оно должно было произвести, подновилось делом коломенского архиепископа Иосифа. Этот архиерей позволял себе сердиться на то, что при общей земской тяжести от продолжительных войн подати падали и на церковные имущества. Станет Иосиф прохладен (навеселе) и не щадит никого: ни царя, ни патриарха, ни бояр, говорит про великого государя, что «не умеет в царстве никакой расправы сам собою чинить, люди им владеют; прежние государи святые места снабжали, а теперь разоряют, берут всякие подати лишние большие; а бояре, Хамов род, государь того и не знает, что они делают; а патриарх Иоаким мало и грамоте умеет; на соборе только и говорит нижегородский митрополит да я, а патриарх только бороду уставя сидит, ничего не знает, непостоянен, трус, прикажет благовестить то так, то иначе, а поучение станет читать, только гноит, и слушать нечего». Иосиф тронулся новым временем: позорит патриарха за невежество, за неуменье говорить на соборе, читать поучение. Но требовательный мудрец не понимал одного, что высшая мудрость для архиерея состояла в уменье самому привыкнуть и других приучить к христианскому обращению с ближними, заставлять дурного воеводу переменять свое обращение с подчиненными, а не самому превосходить жестокостями самого дурного воеводу: кого начнет смирять Иосиф, кричит: «Кто вас у меня отнимет? Не боюсь я никого, ни царь, ни патриарх вас у меня не отнимет». Виноватым наказанья были жестокие: били шелепами и плетьми, сажали на цепи, дня по три есть не давали; холодною водою со снегом за заутренею соборных попов и певчих знобили, водою поливали, снег за пазуху клали, какого-то Петрушу Кириллова сам архиерей на молебне в соборной церкви зашиб до крови; попов бил плетьми нагих и приговаривал: «Бей гораздо, мертвые наши!» Иосиф на соборе во всем заперся, на очных ставках против свидетельств никакого ответа не дал. Собор произнес низвержение; патриаршая грамота, перечисляя вины Иосифа, между прочим, говорит: «Зверским весьма образом и стремлением уловляше овцы во снедь своего зверообразного глощения, сиречь безмерного мздоимания и неправды. Ему же никоего же оправдания во своих винах нам изнесшу и от обличник своих во всем обличену и укорену бывшу и весьма яко нему и безгласну стояшу». Иосиф был сослан в один из новгородских монастырей, но с правом управлять им. В ноябре 1674 года государь жил в Преображенском, вдруг приезжает к нему стольник Посников, сын его духовника, с челобитьем от отца; духовник писал, что патриарх Иоаким велел посадить его в смиренье на цепь безвинно, так чтоб великий государь изволил прийти в Москву и его из смиренья освободить. Можно догадываться, что весть о Конотопском или Чудновском поражении производила не более сильное впечатление на благочестивого царя. Он велел сказать духовнику, что будет в Москве завтра рано поутру нарочно; приехал, позвал самых близких к себе людей – Долгорукого, Хитрова, Матвеева, послал за патриархом; тот явился и «протопопово неистовство, невежество и мздоимство многое извещал: держит у себя жонку многое время, духовника патриаршего к себе не пустил и его, патриарха, бесчестил». Патриарх сердит, улики явные – жонка, от которой Иоаким уже успел отобрать показание. Царь с просьбами к патриарху, и тот умилостивился, оставил протопопа под запрещением до собора. Но скоро подошел патриарший праздник Петра митрополита (21 декабря); Иоаким по обычаю пришел во дворец звать государя к себе обедать; Алексей Михайлович воспользовался этим случаем и упросил патриарха простить духовника и не поднимать дела на соборе. — 80 —
|