|
«Работать» — это значит раздражать тех, кто воспринимает губительный регресс как очень комфортную и высококалорийную среду обитания. В числе подобных — множество VIP-персон, настроенных как либерально, так и консервативно. Пусть либеральная фронда отсчитывает твои выступления по телевидению или количество твоих участий в околовластных мероприятиях и измеряет этим количеством некую, вожделенную для этой фронды, «приближенность». Но ты-то сам знаешь, что эта фронда мерит тебя своими мерками. А что на самом деле она-то и приближена по-настоящему. И даже непонятно, почему так тщательно следит за тобой… То ли путает тебя со своими консервативными конкурентами, то ли… То ли боится, что, вопреки всему произошедшему, всей выстроенной системе, всем запущенным тенденциям, всей логике поведения элиты и масс, кто-то еще может СПОХВАТИТЬСЯ. «Работать» — это и значит вопреки всему давать кому-то какой-то шанс спохватиться. Предупреждая, что время, отведенное на такое спохватывание (то есть последнюю возможность исправления метафизического повреждения), сжимается, как шагреневая кожа. Я пришел на телешоу, посвященное событиям 1993 года, чтобы работать. Когда мне помешали работать, искромсав сказанное, я обратился к тем, кто готов слушать: «Смотрите, как кромсают, и задумайтесь, почему». То есть те, кто мне помешал работать, одновременно помогли, дав наглядный материал для рефлексии. Тебе мешают, а ты работаешь. И даже помехи используешь для того, чтобы работать. И так — год за годом. Пятнадцать лет назад Россия не спохватилась, ее нравственное обоняние не учуяло мертвый дух, вонь тлеющей души. Чем в большей степени мы, работая, разовьем нравственное обоняние, тем больше у нас надежд на это спохватывание сегодня. Других надежд, по определению, нет и не может быть. Кремль, телевидение… Спохватятся там — мы будем рады. Не спохватятся? Мы так же спокойно будем делать дело, которому посвятили жизнь. В отличие от моих друзей, с возмущенных звонков которых я начал эти записи, мне важен не явный крен передачи на Первом канале, а причины, породившие этот крен. И я спрашиваю себя и других: 1) Зачем вообще нужна была передача на Первом канале по поводу октябрьских событий 1993 года? Ведь на самом-то деле вполне можно было обойтись без нее. Мало ли острых тем! 2) Почему, заявив эту передачу, надо было впасть в специфическое эмоциональное состояние, понятное всем, кто смотрел передачу? 3) Чем так опасна сейчас тема 3–4 октября 1993 года? 4) Для кого она опасна? Для Путина? Он мирно прошел восемь годовщин октябрьских событий, не представлявших для него хоть какую-то политическую проблему. Палил по Дому Советов не Путин, а Ельцин. Как раздавать всем сестрам по серьгам («и в этом есть хорошее, и в том») — Путин знает, что называется, «от и до». — 69 —
|