|
Как бы там ни было, отвечать на опасную уверенность по поводу возможности движения все тем же путем и невозможности собирания вокруг России новых государственных сущностей, в чем-то похожих на империю (не более, чем Объединенная Европа, к примеру), было абсолютно необходима Можно ли это было сочетать с исследованием судьбы развития в России и мире? Не надо ли было сразу же прекратить это исследование и начать с чистого листа дискуссию по поводу преобразования политической системы и государства в условиях новых вызовов и угроз? Мне казалось, что надобности в прекращении исследования судьбы развития в связи с новой политической ситуацией нет. И я оказался прав. Другое дело, что у моей фактологии, той самой, которую я называю Текст, появлялся тем самым новый пласт, новый уровень текстуальной периферий. Этот уровень заполнялся прямой, корректной, но настойчивой полемикой с действующим властным субъектом. Я предлагаю читателю ознакомиться с этой полемикой, снабженной минимальными необходимыми комментариями. Отказ власти от рандеву с Историей и перехода к иным параметрам государственности, иным, мобилизационным, формам управления обществом породил нарастающее политическое и социальное неблагополучие. Мне было ясно, что соединять диалог о развитии и обсуждение этого неблагополучия можно лишь до тех пор, пока неблагополучие не станет слишком острым. А также пока есть надежда быть услышанным. В московских политических салонах все чаще называли мой газетный марафон «письмами к царю». Ясно было, что подобный роман в письмах лимитирован и эстетически, и этически. Да и гносеологически тоже. В момент, когда процесс обострился донельзя, я прервал этот жанр в связи с исчерпанием сразу всех названных лимитов. Но за время, в течение которого еще можно было вести полемику в двойном — политическом и концептуальном — ключе, удалось не только о чем-то поспорить и о чем-то предупредить, но и что-то понять. Очень редко, кстати, политическая злободневность расширяет, а не сужает горизонты понимания исследуемого предмета. Но тут произошло именно такое резкое расширение. Подвергнув критике чужую позицию и сформировав собственную, я сумел одновременно продвинуться в исследовательском плане. Мое продвижение сопровождалось очередными откликами все той же элитной пустоты, чьи явные и неявные демарши обсуждались мною в предыдущей части книги. А эти отклики позволили мне не потерять связь между очень сложно соотносящимися уровнями исследуемой текстуальности. Новый и последний ее уровень, формированию и осмыслению которого я посвящаю данную часть своего исследования, успел сложиться как раз в момент, когда острота процесса вошла в антагонистическое противоречие с любым концептуальным «действом», осуществляемым на страницах политической газеты. — 23 —
|