|
Что, помимо красивого жеста, содержит в себе последняя фраза Фукуямы и может ли она быть у неогегельянца чем-либо, кроме красивого жеста, — это отдельный вопрос. Для нас сейчас важнее установить масштаб вызова, брошенного Истории. Быть с нею или против нее — это и метафизическая, и человеческая, и политическая проблема. Христианство, иудаизм, ислам выйти из истории не могут… Или — могут? Отвечая на этот вопрос, сначала признаем, что они в истории увязли, так сказать, с невероятной силой. Конец истории без Мессии… Конец истории без Махди… Конец истории без Второго пришествия Христа… Если такой конец истории возымеет место, то эти великие религии кончатся в одночасье. Или превратятся в сберегаемые экспонаты музея, о котором говорит Фукуяма. Кто породил историю — тот первым будет принесен в жертву в случае ее фиаско. А греки? С ними-то как? Является ли трагический пессимизм греческой античной философии союзником и соучастником в создании сверхтонкой пленки Исторического как такового? Или же он этой задаче создания тонкой пленки Исторического активно сопротивлялся? Конечно же, великая греческая античная мысль крайне многообразна. И всегда можно найти такого ее представителя, который опровергнет тезис о неучастии греческой античности в создании Исторического как такового. И все же надо констатировать, что величайший из интеллектуализмов древности — античный греческий интеллектуализм — по отношению к Историческому вел себя более чем сдержанно. Повторяю, контрпримеры найти нетрудно. Но в гуманитарных науках у них не та роль, они не опровергают наличия тенденций. Впрочем, и в естественных науках есть понятие «флуктуация», и говорится, что наличие флуктуации не отменяет тенденции. Анализируя греческий античный интеллектуализм именно как тенденцию, мы должны признать, что его трагический пессимизм противостоит историческому порыву к благостному финалу и Великой Новизне как таковой. Одиссей плыл в родную Итаку. Страстью к беспредельному плаванью в поисках невесть чего его все-таки наделил по преимуществу Данте. Я постоянно говорю «все-таки», «по преимуществу» — и это не случайно. Я совершенно не собираюсь компрометировать великий античный греческий интеллектуализм, называя его врагом истории. Все, на что я обращаю внимание, это то, что основания для такого понимания античного греческого интеллектуализма имеются. Что об этих основаниях не ваш покорный слуга впервые заговорил, возгоревшись желанием полемизировать с Пиамой Павловной Гайденко. Что такое понимание «трагического пессимизма» античных греков достаточно традиционно. Что оно не может не быть знакомо Пиаме Павловне, хотя бы в силу ее занятий экзистенциализмом как течением, весьма близким к трагическому пессимизму и находящимся в очень сложных отношениях с надеждой как таковой («борьба без надежды на успех» и так далее). А какая историчность без надежды? Какая вера в Великую Новизну и смысл плаванья в водах истории? Кстати, как быть с Верой, Надеждой, Любовью, а также матерью их Софией? — 211 —
|