|
Ну, так я и постараюсь разъяснить, не превращая разъяснения эти в пропись (она же — обществоведческая инструкция по сборке «интеллектуального автомата Калашникова» с «надежно заклиниваемым затвором»). Начну с признательных показаний. А как без них-то в подобном, по сути абсолютно инквизиторском, случае? Каясь, признаюсь в том, что Блаженный Августин — один из моих любимых авторов. И я у него учусь. Но не искоренению еретиков, а тому, какая странная, трагичная, атипичная, величественная и хрупкая это «вещь» — история. История вообще и осознание истории тем более. При том, что нет истории без ее осознания в качестве таковой теми, кто ее, так сказать, волочет на своих плечах. Когда говорят о тонкой пленке культуры на теле собственно природного человечества, то под культурой имеют в виду не неолит и, уж тем более, не палеолит. Хотя и неолитическая революция — это колоссальный культурный взрыв, швырнувший человечество в неведомое, оборвавший его связи с собственно природной нишей и так далее. И все же культура — это не обработанные орудия и не фигурки богинь матриархата. Культура — это Шумер, Египет, праКитай, праИндия… Что еще? Ну, Иерихон. Ну, Чатал-Гуюк… Все остальное — мифы. Атлантида, Лемурия и так далее… Оставим эти проблематичности в сфере проблематичного. Сколько тысячелетий такой — достоверной и непримитивной — культуры за спиной человечества? Пять? Шесть? Ну, хорошо, десять! Это, что называется, уже «с перебором». А сколько человечество жило как человечество без этого всего, но уже в оформившемся виде? Ну, двести тысяч лет… Хотя, на самом деле, больше. Вот сколь тонка собственно культурная пленка. А теперь постарайтесь увидеть на этой пленке совсем уже тонюсенький и локальный очажок исторического человечества. Ведь историчность человечества определяется не тщательностью, с которой фиксируются деяния фараонов и императоров. История — это способность двигаться, руководствуясь компасом под названием «Великая Новизна». Впереди есть то, чего не было… И это, грядущее, заслуживает того, чтобы бросить имеющееся и двинуться в путь… Бодлер писал в своем «Плаванье»: В один ненастный день, в тоске нечеловечьей, Не вынеся тягот, под скрежет якорей, Мы всходим на корабль, и происходит встреча Безмерности мечты с предельностью морей. Но это XIX век… И кто-то скажет, что это Великое Беспокойство — свойство перехода от традиционного общества к обществам иного типа (индустриальным, модернизированным). А как же Святой Христофор, несущий на своих плечах младенца по имени Грядущий день? Готовность человеческих сообществ двигаться в сторону нового, понимаемого как Идеал, не имеющий отношения к опыту («этого не было, но это будет!»), очень нетривиальна. — 205 —
|