Французские модернизационные элиты… Английские, германские, любые… Они были беспощадны к части своего народа. Но народ в целом они выводили на новые рубежи. Потому что народ, в каком-то смысле, был им нужен. И тут надо понимать, в каком именно смысле (или смыслах). Однако, прежде всего, нужно провести грань между этим «нужен» (вроде бы как иначе, как может быть народ элитам не нужен?) — и «НЕ нужен». Может, может быть не нужен! Странно это, но факт. Только вот одно при этом надо уточнить… Когда народ НЕ нужен — это модернизация? В каком смысле наша элита модернизировалась «за счет всего»? Она обогатилась — это понятно. Но почему она «модернизировалась»? Какие тут есть социальные критерии? Макс Вебер — классический авторитет в этой области. Новый рационализм, протестантская этика, абсолютное значение норм права… Вот что такое критерии модернизации — и общества, и элиты. Какие-то элементы буржуазного общества могут жить по принципу «гуляй, Вася», даже в условиях форсированной модернизации: могу адресовать к романам Золя, да и много к чему еще. Но это — какие-то элементы. Локомоционные группы, они же ядро элиты, живут иначе. Был такой Крупп, родоначальник знаменитой индустриальной династии. И была у него горячо любимая жена. Она была тяжелым легочным больным. Но Крупп хотел жить на территории своего завода. И не только потому, что нужно было надзирать за рабочими. Но и потому, что он любил этот завод и заводскую среду с ее атмосферой, даже запахами. Он любил ее целиком и радостно вдыхал угольную пыль и дым труб. Жена Круппа, вдыхавшая эту же пыль, в итоге умерла. Легко обвинить Круппа в бесчеловечности. Но нет тут нормы, справедливой для всех эпох. У Круппа было обостренное чувство миссии, исторической судьбы. Эта судьба определялась его делом, его заводом. Который поэтому был для него неотъемлемой частью самого себя. Отказавшись от дела, он отказался бы от себя. Жена Круппа знала, за кого она вышла замуж. И любила мужа таким, каким он был. В конце концов, дело не в отдельных личностях, а в эпохе. Та эпоха была пронизана определенной страстностью, чуждой сентиментального сюсюканья. И в чем-то, как ни странно, очень близкой к страстности рыцарства. Да, буржуазная страстность острейшим образом полемизировала со страстностью рыцарства. Но по каким вопросам? Например, по поводу роскоши. Ее буржуа презирали. И ставили тягу к ней в упрек своим феодальным оппонентам. Но ведь и многие средневековые монашеские ордена вполне искренне презирали роскошь. Да и странствующие рыцари тоже. Словом, та ранняя буржуазная эпоха была аскетичной и суперантигедонистической. Потому-то и неистово созидательной. Те, кто выпадал из нормы той эпохи, отбрасывались ею как ненужный, вредный, антисистемный элемент. — 303 —
|