|
Однажды вечером, прогуливаясь с Тавернером в саду, мы услышали уже знакомый нам пронзительный крик, сопровождавший кошмары несчастного Хаусона. Он выскочил из беседки и нерешительно остановился на лужайке. Единственными людьми в поле его зрения были мы и безучастная Мона Кейли в своем кресле, и расстояние от него до нас и Моны было примерно одинаковым. Во время нервного срыва человек превращается в дикаря или в ребенка, в зависимости от своего темперамента, и Хаусон стал похож на четырехлетнего мальчика. Тавернер бросился через лежащий между ними газон, но когда мужчина опять превращается в ребенка, он обращается к матери, и, не замечая приближающегося Тавернера, Хаусон подбежал к Моне Кейли и спрятал лицо у нее на коленях. Удар, нанесенный тяжелым мужчиной, неожиданно налетевшим на нее, едва не опрокинул девушку вместе с креслом и заставил вздрогнуть даже ее слабый мозг, вызвав какую-то ответную реакцию. Я готов был бежать, чтобы освободить Мону из затруднительного положения, но Тавернер, схватив меня за руку, остановил. — Нет, подождите, — сказал он. — Посмотрим, что она будет делать. Это может быть отработкой ее судьбы. В поведении Хаусона не было ничего агрессивного, так как он был явным ребенком, а не мужчиной. Он всегда напоминал мне мастифа, с которым возятся, как со щенком, и который не может сообразить, что он давно огромный пес, а не щенок. В течение нескольких минут, показавшихся нам вечностью, мы наблюдали, как пытается работать слабый мозг девушки, а потом увидели, как рука, белая и прекрасно вылепленная, но безвольная, как могут быть безвольны только руки людей, страдающих умственной неполноценностью, легла на медленно вздымающееся и опускающееся плечо мужчины. Это было первое осмысленное действие, которое Мона Кейли совершила в своей жизни. Мне показалось, что Тавернер от восторга сейчас пустится в пляс по всей лужайке. — Смотрите! — воскликнул он. — Следите, как ее мозг пытается работать. Я стал следить. Больше всего это напоминало заржавевший механизм, который с трудом стараются провернуть вручную. Гладкий лоб девушки морщился от усилий, когда мысли пытались пробраться по неоткрывшимся каналам. Я не знаю, как пробудился неясный материнский инстинкт, но она явно взяла под свою защиту огромное дитя, сидящее у ее ног. Через несколько минут Хаусон вновь приобрел контроль над собой и стал смущенно приносить извинения жертве своего натиска. Прекрасные темные глаза неподвижно смотрели на него, лишенные всякого выражения, и тогда, сообразив, в чем дело, он прервал свои извинения на полуслове и уставился на нее. — 46 —
|