|
Сожалею, что на заседании группы я, возможно, не проявил нужной сообразительности. Позже я сказал Гаральду, что его упрёк напрасен. Необходимо организовать иной порядок, надо напоминать. И, главным образом, следует беседовать напрямую с определёнными лицами. И только с ними, но не выражать порицаний в присутствии других. Я и так изумлялся, что Клизовский посещал все собрания по четвергам, хотя не знает языка. Этот болезненный вопрос русского и латышского языков многократно обсуждался и во времена Доктора, и во времена Стуре. Все проекты, однако, не дали результатов. Опыт нашего Общества показывает, что резкий подход приносит только развал. Так это было во времена Стуре. Гаральд иногда поступает некультурно. Особенно – в тот четверг, когда он, закрывая собрание, наградил ушедших острыми словами. Но мне и с Гаральдом надо говорить по сознанию. Он весь – одно горение, но ещё не окреп в основах. В нём ещё присутствует фанатичность. Но и он сам – уязвимый цветок. Его эволюция была слишком стремительной. Мы так радовались духу единения, который был до сих пор. И далее его следует хранить как святыню, всеми силами. Но это – грандиозная задача и по той причине, что кругом бушует Армагеддон и члены Общества не без человеческих слабостей. 14 декабря. Понедельник Гаральд написал Клизовскому длинное письмо о взаимопонимании, и это – хорошо. Всё же Гаральд, со всей своей юношеской увлечённостью, свободнее, чем Клизовский, который носит в сердце неприятности годами и имеет привычку время от времени о них напоминать. Сам Клизовский, однако, отрицает, что это и есть обиды. Вчера в старшей группе он излил свою душу. Он сказал, что у нас существуют два правления – официальное и неофициальное, которое перечит первому. Упомянул четыре факта: он когда-то не мог прочесть свой доклад (но тогда ведь не было разрешения префектуры читать на русском языке, и Стуре не разрешил). Написанный им портрет Доктора снят со стены. (Это сделал Стуре, так как портрет не обладал духовным сходством с сущностью Доктора. Позже Клизовский подарил его Гаральду, но и тот запер его в шкаф.) Далее, в январе этого года Клизовскому обещали дать переписать письма, но позже часть их переписала Мисинь. (Здесь мы опять не понимаем логику Клизовского: ему как раз бы радоваться, что помогают в его работе. Во-вторых, он до мая был занят своей книгой.) Наконец – некоторые настраивают против русских. (И это совершенно превратно. Если и есть некоторые молодые, настроенные несколько национально, то это доказывает только то, что они ещё не стоят на основах Учения.) Я сказал, что для нас, старших членов, не существует национальных границ, ибо мы выросли на нашем Евангелии – «Листах Сада Мории», и что нам мила и родина Учителя – Россия. Кто этого не понимает, тому ещё следует дорасти до Учения, но таких не много. Очень хорошо эти аргументы опроверг и Валковский. Меня больно поразило то, что все эти старые дела Клизовский ставит в упрёк теперешнему правлению, которое не имеет к ним никакого отношения. Валковский упомянул слова Е.И., что многие русские не способны подняться над мелочностью. Этого, конечно, здесь не следовало бы упоминать, но это – факт. В нашем Обществе именно русские «заняты» своим «я» и не могут от этого освободиться. Такие же мучения и со Слётовой, которая мнит, что Фрицберг её оскорбила, но я уверен, что Фрицберг не виновата. Но как доказать, если чувствознание человека этого не ощущает? Так и с несколькими другими членами. Конечно, два первых примера с Клизовским были очень неприятны; это ошибка, что уже с самого начала его не успокоили. Но наше Учение – Учение будущего. Оно сжигает прошлое и ошибки в огне устремления. Однако хорошо, что эти дела выяснены до их основания, чтобы больше не приходилось возвращаться. — 184 —
|